Юлиан Семенов - Детектив и политика. Выпуск №2 (1989)

2 июня утром я узнал о новых многочисленных телеграммах, направленных в понедельник в адрес министра здравоохранения и в Прокуратуру СССР (с копиями в калужскую психбольницу). Из Ленинграда пришла телеграмма от писателя Д. Гранина, который в прошлом неоднократно встречался с Жоресом. Несколько телеграмм пришло и от известных ленинградских биологов В. Александрова, В. Кирпичникова и других. В Москве телеграммы отправили известный писатель В. Каверин, критик В. Лакшин, писатель М. Поповский, старые большевики С. Газарян, И. Гаврилов, Р. Лерт, Л. Портнов, Д. Зорина и некоторые другие. Надо полагать, что А. Лифшиц каждые полчаса получал в своей больнице по телеграмме. Как я узнал впоследствии, первые телеграммы с протестом против принудительной госпитализации Жореса стали поступать и из-за границы от ряда видных ученых. Большинство этих телеграмм было адресовано президенту АН СССР М. Келдышу.

Днем 2 июня группа старых членов партии, хорошо знавших нашу семью, посетила Министерство здравоохранения РСФСР. Их принял заведующий отделом специальной медицинской помощи Н. Демидов. Выслушав посетителей, Демидов сказал, что он мало что знает о госпитализации Ж. Медведева, что он получил телеграмму от академика А. Сахарова, но с больницей не разговаривал. С Минздравом РСФСР никто этого дела не согласовывал. Немедленно связавшись по телефону с калужской психиатрической больницей, Демидов потребовал объяснений от Лифшица. Из разговора было видно, что доводы Лифшица не могли удовлетворить Демидова, поэтому он приказал Лифшицу приехать утром 3 июня в Москву для более подробного разговора.

Вечером этого же дня я посетил академика И. Кнунянца, которому было известно в общих чертах о событиях в Обнинске и Калуге, и он хотел знать об этом более подробно. В свое время Иван Людвигович принимал самое активное участие в борьбе против засилья группы Т. Лысенко в биологических науках и неоднократно встречался с Жоресом. И. Кнунянц обещал сделать все возможное для освобождения моего брата. От Кнунянца я поехал к писателю Ю. Трифонову, с которым мы поддерживали в последние годы самые дружеские отношения. Я попросил его как можно подробнее рассказать о всех описанных выше событиях нашим общим знакомым, с которыми я не мог по недостатку времени встретиться лично.

Вечером 3 июня я встретился с академиком А. Сахаровым. Мне уже сообщили в самых общих чертах об инциденте, который имел место на Международном симпозиуме по генетике в Институте генетики АН СССР. "Виновником" этого инцидента был якобы А. Сахаров. Теперь я узнал обо всем подробнее. Как оказалось, А. Сахаров не ограничился посылкой нескольких телеграмм. Подобно мне, он встретился со многими своими друзьями и знакомыми, для того чтобы проинформировать о событиях и побудить их выступить против использования психиатрических клиник в политических целях и, в частности, в защиту Жореса. Было составлено коллективное письмо в директивные инстанции, под которым поставили свои подписи академики А. Сахаров, И. Тамм, М. Леонтович, профессора Л. Альтшулер и Г. Дворкин, научные работники В. Турчин, В. Чалидзе, Б. Цукерман, Ю. Гольфанд, С. Ковалев и другие — всего 20 человек.

Узнав о том, что в Институте генетики АН СССР проходит Международный симпозиум по молекулярной генетике, А. Сахаров поехал туда и, поднявшись на сцену, когда участники симпозиума уже сели на свои места, а президиум симпозиума еще не появился, написал на демонстрационной доске крупными буквами: "В АУДИТОРИИ НАХОДИТСЯ АКАДЕМИК АД. САХАРОВ, СОБИРАЮЩИЙ ПОДПИСЙ ПОД ПРОТЕСТОМ ПО ПОВОДУ ПОМЕЩЕНИЯ ЖОРЕСА МЕДВЕДЕВА В ПСИХИАТРИЧЕСКУЮ БОЛЬНИЦУ".

Участники симпозиума, в том числе и зарубежные генетики, уже знали о помещении Жореса в больницу и обсуждали это в кулуарах в предыдущие дни. Они окружили спустившегося в зал А. Сахарова, и, как он мне сказал, у них состоялась хорошая беседа. Многие ученые поставили свои подписи под протестом.

Жорес Медведев.

IV. Медицина наоборот, 30 мая — 5 июня 1970 года

Первую ночь в калужской психиатрической больнице спалось плохо. Поместили меня в общую палату на 6 человек, было душно, свет полностью не выключался, у двери палаты, как раз возле моей кровати, дежурила санитарка. Кроме того, лег я очень поздно: хотя прибыли мы в Калугу после 10 часов вечера, поджидавший там Лифшиц еще часа полтора со мной беседовал. Затем у вновь прибывшего измерили кровяное давление, выслушали работу сердца и забрали цивильную одежду, заменив ее яркой полосатой психиатрической пижамой. По разговорам сестер и санитарок было понятно, что меня здесь ждали.

В субботу, 30 мая, примерно в 13 часов меня пригласили на "комиссию". Первым, кого я увидел в кабинете заведующей отделением, был тот самый безымянный "работник облоно", который присутствовал в кабинете председателя Обнинского горсовета Н. Антоненко. Он сидел теперь за столом и нагло улыбался.

— Маскарад окончен, — сказал я. — Кто же вы на этот раз?

— Это заведующий калужским психиатрическим диспансером Лезненко Владимир Николаевич, — представил его Лифшиц.

Третьим членом "комиссии" была Бондарева, которая значилась моим лечащим врачом.

— Сегодня у нас предварительная комиссия, — сказал Лифшиц, — основная комиссия будет завтра, и в нее будет включен психиатр из Москвы.

В воскресенье, 31 мая, меня пригласили на вторую, "главную комиссию". Кроме трех уже известных мне калужских врачей, в комиссию входил солидного вида мужчина, который был представлен как профессор Шостакович Борис Владимирович. На мой вопрос: "Где вы работаете?" — он ответил, что работает в Институте судебной психиатрии имени Сербского.

— Чем я обязан включением в комиссию судебного психиатра? — спросил я у Лифшица.

— Борис Владимирович приехал сюда не как судебный психиатр, а как консультант по общим вопросам по приглашению больницы, — ответил Лифшиц.

Институт судебной психиатрии имени Сербского уже давно приобрел репутацию учреждения, способного выполнять не только медицинские, но и политические функции. Психиатрические расправы по указанию каких-то внемедицинских инстанций стали здесь обычным делом. Если определение вменяемости при правонарушениях уголовного типа обозначается как "психиатрическая экспертиза", то подобного рода "медицинское" действие по политическим обвинениям было обозначено термином "спецэкспертиза". Незадолго до собственных психиатрических "приключений" мне удалось прочитать дневник бывшего генерал-майора П. Григоренко, которого Институт имени Сербского приговорил к содержанию в тюремнопсихиатрической больнице на неопределенный срок. Григоренко был арестован в Ташкенте по совершенно нелепому обвинению, но для открытого суда над ним материалов явно не хватало. Тогда было решено устроить психиатрический суд. Однако комиссия психиатров в Ташкенте признала П. Григоренко вполне вменяемым. Григоренко повезли в Москву в Институт имени Сербского, и здесь более опытная "комиссия" с участием директора этого института профессора Г. Морозова и заведующего отделением "спецэкспертизы" профессора Д. Лунца пересмотрела решение ташкентских психиатров и вынесла решение о "невменяемости", после чего закрытый суд в отсутствие обвиняемого приговорил Григоренко к принудительному "лечению" в тюремно-психиатрической больнице строгого режима. Там он и находится уже второй год [14] П. Григоренко недавно умер за рубежом. По оценке А. Сахарова — "один из выдающихся людей нашего времени". (Иного не дано. М., 1988. С. 125) . Между тем достаточно прочитать дневник П. Григоренко, чтобы понять, что это вполне здравомыслящий человек, честный, прямолинейный и смелый в своих суждениях.