Татьяна Устинова - Девчонки, я приехал!

Надиньке никакие «цветочки» даже в голову не приходили!.. А тут вдруг показалось, это будет так красиво – новое платье и букет! Платье Агаша сшила – заглядение! Нежное, в талию, рукава фонариками, юбка пышная, всё обшито тонким кружевом! Это самое кружево Агаша извлекла из своего самого заветного сундучка, который открывала редко, почти никогда.

– Бери букетик маленький, – наставляла Агаша, провожая Надиньку. – С большим намучаешься, надоест, да и перчатки порвёшь, если букет большой, они тонкие совсем!

– Агаша, что ты всё бормочешь!

Надинька поцеловала няню, помахала ей рукой, сделала на лестничной клетке реверанс и помчалась вниз, только каблучки зацокали.

Агаша прислушивалась, не уходила. Вот сейчас по перилам съедет, как пить дать! Каблучки затихли, а потом опять зазвучали, в самом низу. Егоза!.. Куда ей замуж?

…Господи, только бы человек хороший, не пропащий, только бы обижать не стал! Девочка вон как в него вверилась, душой оттаяла, как прежняя стала. Впрочем, тут и доктор Яков Михайлович влияние оказал – с зимы живёт у них, и как есть у него минутка, всё с Надинькой беседует.

Доктор въехал в маленькую комнату, пришлось потесниться, теперь Агаша с Надинькой жили вдвоём. Доктор шутливо называл их житьё «вокруг рояля».

Соседи поначалу житья-то и не давали, изводили, жалобы на них строчили, участкового вызывали – так сердились, что лишнего человека в квартиру привели, но постепенно наладилось. Надинька набралась храбрости и позвонила знаменитому артисту Меркурьеву Василию Васильевичу, с ним Павел Егорович знакомство водил. А тот такой добрый человек оказался, такой душевный, даром что знаменитость! Василий Васильевич в Моссовет лично съездил, кого-то там попросил, похлопотал, и прописали доктора на их жилплощади!..

Агаша закрыла дверь, проверила цепочку, подумала и постучала соседям.

– Фейга Наумовна, откройте!

Дверь приоткрылась, выглянула встревоженная соседка и спросила заговорщицким шепотом:

– А Надинька?

– Только проводила, – почему-то тоже шепотом ответила Агаша.

– Ну, проходите, проходите!..

В соседской комнате было не протолкнуться – в прямом смысле слова.

В центре за круглым столом сидели все три брата Колпаковы – Витька, Юрка и Шурка – и гуашью рисовали что-то на длинном листе бумаги. Перед каждым был стакан ситро, от которого они отпивали понемножку, стараясь экономить, и по изрядному куску белого хлеба, щедро намазанного маслом и посыпанного сахарным песком, баловство немыслимое!..

Братья от старания высовывали языки и с Агашей поздоровались нестройно.

Все стулья, подоконники, буфетная стойка, принесённые из кухни два табурета и даже маленькая кушеточка были заставлены тарелками, рюмками, стопками, стаканами. На кушетке на подушках, покрытых свежей марлей, отдыхали два громадных, как гиппопотамы, пирога.

– Сладкий, – сказала Фейга Наумовна, указав на один из пирогов, – а этот с мясом. Рыбу ночью буду готовить, по-другому никак не получается. Из соображений секретности.

– Я осетра взяла, – доложила Агаша, – у Елисеева. Может, не связываться с рыбой-то?

Фейга Наумовна с высоты своего роста посмотрела на соседку с величайшим недоумением:

– Что вы имеете мне сказать? Что можно сыграть приличную свадьбу без рыбы-фиш? Кому интересна такая свадьба?

– Хлопотно вам больно, Фейга Наумовна.

– Я справлюсь. Главное, не выдать секрет раньше времени. Дети, – она повернулась к братьям Колпаковым, – не выдадите?

– Не-е-е, – вразнобой протянули братья. – Могила!

– Ефим Эммануилович добыл в заводоуправлении бумагу, нарисовал карандашом красивые буквы «Поздравляем молодожёнов!», а дети сейчас раскрашивают. Чтоб получился настоящий плакат. Мы его над вашей дверью прикрепим. И ещё я думаю – флажки. Какая разница, что они новогодние!

В приоткрытую дверь протиснулась бабуся Колпакова с ведром. Ведро было закутано в одеяло.

– Голубцы, – сообщила бабуся. – Только сейчас последний закрутила. В подвал спущу, там всё одно попрохладней. А прям с утра начнём варить. Я в шестой квартире кастрюлю эмалированную взаймы взяла, на восемь литров.

И погрозила одному из внуков:

– Гляди, Шурка, ежели штаны или рубаху изгваздаешь, домой не приходи, выгоню!.. Спасенья нет, такой грязнуля! Братья-то поаккуратней будут!

– А столы? – страдальческим голосом вопросила Фейга Наумовна. – У нас у всех совершенно разные столы! Не будет никакого единообразия и красоты!

– Вы лучше за лавки подумайте, – посоветовала бабуся Колпакова. – Гости на чём сидеть будут?

– С Федотом договорено, – успокоила Агаша. – Он доски добыл и чурбаки. Доски на чурбаки устроим, будут лавки. Картошку Дуся начистит, жена его. Закуска, соленья, маринады, селёдочка – наши, я всё соберу.

– А хлеб-соль? – не унималась бабуся Колпакова. – Доброй доли не будет, коли без хлеба с солью!

– Я тесто поставила на каравай, – отчиталась Агаша. – Чтоб прямо из печки и поднести!

Загремел входной замок, и они все – женщины и дети – разом замерли и прислушались.

– Никак моя вернулась, – проговорила Агаша с тревогой.

– Бегите, бегите скорей!..

Однако явился доктор Яков Михайлович, а вовсе не Надинька. Он был весь обвешан свёртками и пакетами.

– Агашенька, голубушка, примите скорей, уроню!

Агаша приняла у него огромную коробку.

– Торт, – сказал Яков Михайлович, отдуваясь. – Нынче в Москве торт достать труднее, чем снег в пустыне Сахара!.. Чёрт бы его подрал совсем!..

– Да на что он нужен, торт ваш? – проворчала Агаша, очень довольная, что есть торт, значит, праздник будет настоящий. – Фейга Наумовна пирогов напекла, и наши пирожки ещё будут, и каравай!

– Э-э, не скажите. – Яков Михайлович быстрым шагом прошёл в свою комнату. – Дети любят сладкое. Так уж они устроены. Даже если они уже выросли и женятся! И потом!..

Он шуровал в своей комнате, как видно, прятал подарки. Агаша ждала.

– Что потом, доктор?

Он показался на пороге. Рукава рубахи закатаны, очки задраны на лоб.

– В лагере, – сказал он и отвёл глаза, – я часто представлял себе торт. Не потому, что хотел его съесть, это мне и в голову не приходило – захотеть торт! Но я представлял его себе и думал: если вернусь, первым делом отправлюсь в кондитерскую в Столешников переулок и куплю самый роскошный торт. И угощу кого-нибудь. Ведь торт бывает только в сытой и счастливой жизни, Агаша.

– Это вы верно говорите.

– Да! – Яков Михайлович снова нырнул в комнату и вернулся с бумажным кульком в руке. – Это грильяж для юных художников. Насколько я понимаю, создание праздничных плакатов и транспарантов идёт полным ходом?

– Так и есть.

– Угостите создателей, Агаша.