Алла Озорнина - В лабиринтах Бутинского дворца

Я повертела билеты в руке. Надо же, дядя Иннокентий забыл взять. Надо позвонить ему на работу, напомнить про концерт. Интересно, почему он был сегодня каким-то не таким? Я вспомнила, как он внезапно закрыл лицо. Что в моем рассказе произвело на него такое впечатление? Времени было уже в обрез.

Я набрала номер телефона «Хоттаба».

— Иннокентия Дмитриевича нет, — ответила секретарша.

— Как нет? — удивилась я. — Он же до позднего вечера на работе.

— Иннокентий Дмитриевич уехал в срочную командировку.

— В командировку? — Моему изумлению не было предела. Насколько мне известно, дядя Иннокентий всегда отказывался от каких-либо поездок. Для него даже посетить тетю Клаву — чрезвычайное происшествие, и к нему он готовился, по меньшей мере, несколько месяцев. Как говорят родители, дядя Иннокентий тяжел на подъем. И вдруг — на тебе, уехал в командировку, хотя, судя по всему, никуда не собирался.

— А куда он уехал? — продолжала допытывать я бедную секретаршу.

— Он не докладывал.

В растерянности я положила трубку. Но не успела я прийти в себя, как раздался телефонный звонок. Это оказался Бобров.

— Женя, это я, — сказал он. — Понимаешь, какое дело…

— Ты что, тоже уезжаешь куда-то? — спросила я, внутренне готовая ко всяким неожиданностям.

— Что ты, куда же я могу уехать? — засмеялся Бобров. — Дело в том, — продолжал он, — что я забежал сейчас к начальнику опергруппы.

— Ты?

— Ну да, я. Ты не удивляйся только, но это мой дядя. Я никому об этом не говорил. Так вот. Дядя сказал, что никакая операция «Заходи» на сегодня не намечалась и что о появлении Мохнатого он слышит за последние три месяца впервые.

— Ничего не понимаю… Так дядя Саша при мне ходил к твоему дяде.

— Выходит, не ходил…

— Странно…

— Действительно, странно… Но еще более странно другое. С тех пор как ты ушла от дяди Саши, его на работе тоже никто не видел.

У меня голова пошла кругом. И дядя Саша исчез. Уж не сговорились ли они вместе с дядей Иннокентием куда-то поехать?

Мой взгляд упал на билеты. Даже при самых сложных и непонятных обстоятельствах я не могу не пойти на концерт. Но как же не хочется идти туда одной!

— Послушай, Андрей, давай сходим в филармонию, — предложила я Боброву.

— А что там?

— Бенефис моей мамы. Вечер русского романса.

— Я вообще-то не большой любитель романсов, — сказал он, — но схожу. Хоть какой-то светлый момент будет в сегодняшнем дне.

Его слова меня немного огорчили. Для меня уже давно настали светлые моменты. С тех пор, как я услышала по телефону голос Боброва. Еще днем.

На концерт мы немного опоздали. Мама уже стояла на сцене в своем золотисто-бежевом платье. Над залом плыл ее голос:

— Не про-буж-дай воспо-минанья…

— Бесподобно, — прошептал сидящий рядом мужчина.

Папа как-то сказал мне, что в детстве чуть ли не все мальчишки в классе были влюблены в маму. Из-за ее голоса. Никто во всем Ильинске не мог спеть чище и громче: «Взвейтесь кострами, сини-е ночи. Мы — пионе-ры, де-ти рабо-чих!»

Она до сих пор по просьбе папы и дяди Иннокентия иногда поет эту песню. И тогда мне кажется, что папа и дядя Иннокентий становятся похожи друг на друга, как близнецы. Их позы в этот момент, их выражения лиц, их взгляды, наконец, говорят о том, что они родом из одного детства.

Во время антракта мы с Бобровым вышли в фойе. На стене висели фотографии артистов филармонии, среди которых была и мамина. С глянцевой поверхности смотрела на нас мама, увеличенная в несколько раз. И хотя в жизни она выглядит не столь эффектно, ее настоящее, живое лицо я люблю куда больше. Папа как-то сказал, что на фотографии просто не видна мамина душа.

— Жень, смотри. — Бобров притронулся к моему плечу.

— Что?

— Ну, посмотри же, наконец…

Я взглянула в ту сторону, куда он показал. И обомлела. Опять совпадение!

Нет, не может быть… Мне мерещится… А может, это просто сон? Чтобы проснуться, я ущипнула себя за ухо. Не просыпаюсь. Значит, не сон. Прямо посреди фойе стояла мама и, как ни в чем не бывало, разговаривала… с Мохнатым.

В это время владелец магазина «Заходи» взял мамину руку и поднес ее к губам. Ну, это уж слишком! Мама безмятежно улыбалась. «О святая простота, артистическая натура», — сказал бы папа.

— Послушай, — обратилась я к Боброву, — а может, все-таки дяде Саше позвонить? Сказать, что преступник — здесь?

— Не знаю, стоит ли… И потом, он ведь тоже ведет себя непонятно… С работы куда-то ушел…

— Сам же говорил, всякое бывает. Наверняка и у дяди Саши были на то причины.

Бобров промолчал.

— Послушай, а может, тогда… твоему дяде позвонить?

— Он уехал на дачу. И будет только утром.

В это время мама посмотрела в нашу сторону и что-то сказала. Мафиози обернулся, кивнул и улыбнулся. «Еще не знает, что я — бракованный товар, — подумала я. — Нет, все-таки надо звонить дяде Саше. Я просто обязана это сделать! А то Мохнатый уедет опять в Америку — и все».

Не долго думая, я схватила жетон и побежала к телефону-автомату.

— Алло, дядя Саша? Это Женя говорит. Я хочу сказать, — я понизила голос до шепота, — что Мохнатый здесь.

— Что? — не понял дядя Саша.

— Мохнатый здесь. Вы же понимаете, что я не могу о таких вещах говорить громко.

— Где — здесь? — заинтересовался дядя Саша.

— Ну, в филармонии. На бенефисе мамином.

— Надо же, — удивился дядя Саша, — не боится ходить по концертам. Впрочем, таким людям нечего бояться. А кстати, как ты узнала, что это — Мохнатый?

— А мы его вычислили, когда вас у магазина «Заходи» ждали. Мы хотели посмотреть, как их будут забирать.

— Женя, — так строго, как прежде никогда со мной не говорил, сказал дядя Саша, — ты понимаешь, что могла подвести не только себя, но и нас? Что вы могли своим присутствием сорвать операцию? Остается только поблагодарить бога, что в последний момент она сорвалась и без вас.

Теперь я уже вообще ничего не понимала. Судя по ответу дяди Саши, операция «Заходи» вполне могла бы состояться. Но не состоялась же… Тогда я набралась наглости и спросила:

— А кстати, почему все-таки сорвалась операция?

— Послушай… — дядя Саша был не на шутку сердит. — О таких вещах вообще не говорят. За то, что я тебе сказал, я могу попасть на скамью подсудимых. Ведь я открыл тебе служебную тайну. И вторую служебную тайну я открывать не собираюсь. Ясно?

— Женя, пошли, — дернул меня за локоть Бобров, — второе отделение начинается.

Я положила трубку.

— Ну, что он тебе сказал?

Я молчала. Мне почему-то было стыдно признаться даже самой себе, что кто-то из двоих — дядя Боброва или дядя Саша — бессовестно врал. Но почему?