Гарольд Роббинс - Чужак

— А что если его схватит полиция? — спросил Феннелли. — Он расколется и даст показания против тебя.

Имя Силк [3] Силк — шелк ( англ. ) действительно подходило ему, этот парень был очень скользкий.

— Это уж твоя забота, чтобы его не поймали, — заявил я. — Тем более, что он может также сказать, что работает на тебя.

Я положил трубку, потом, подумав немного, снова снял ее и позвонил Джейку Рансу, который отвечал у меня за прессу и помещал в газетах статьи о крупных выигрышах и прочую чепуху.

— Джейк, — сказал я, — это Фрэнк Кейн. Есть заметка, которую надо опубликовать в «Ветцеле».

— Что за заметка? — спросил он.

— Один скользкий делец знает об убийстве Железного Майка больше, чем может сказать.

— Ничего себе, — присвистнул Джейк, — не уверен, что смогу это поместить.

— Если сможешь, то с меня тысяча.

— Заметано, — сказал Джейк. — А что, собственно, происходит, Фрэнк?

— Крысы начинают бежать с корабля, — ответил я и положил трубку. Пусть теперь Феннелли покрутится.

Заметка появилась в понедельник. Через два часа после появления первых газет Хрюшка был мертв. Кажется, это была автомобильная катастрофа.

Я стоял перед зеркалом и брился. Чувствовал я себя прекрасно. Апрельский воздух уже был полон весной, солнце вовсю светило в окно, и я, как дурачок, мурлыкал про себя какой-то мотив. Отложив бритву, я протер лицо лосьоном, приятно освежившим кожу, потом причесался и вышел из ванной, чтобы надеть рубашку.

Подойдя к телефону, я поднял трубку и в предвкушении прекрасного воскресного завтрака сказал:

— Это Кейн, пусть пришлют завтрак. — Они знали мои пристрастия.

— Хорошо, мистер Кейн, — ответила девушка. — Да, кстати, здесь вас спрашивают доктор Кабелл с сестрой.

— Пусть поднимаются и передайте, чтобы завтрак принесли на троих. — Я положил трубку.

Через несколько минут раздался стук в дверь, я распахнул ее. В дверях стояли Мартин и Рут. Я улыбнулся и протянул Марти руку.

— Входите, рад вас видеть.

Он крепко пожал мою руку.

— Вы как раз к завтраку, — сказал я, — так что, пожалуйста, никаких отказов.

Мы сели и закурили, в комнате царил беспорядок, так как прислуга не убирала мой номер по воскресеньям.

— Не обращайте внимания, — сказал я, указывая на разор. — Обычный холостяцкий дом.

— Ты хорошо выглядишь, Фрэнки, — улыбнулся Марти.

— Ты тоже хорошо выглядишь, — ответил я. — Насколько я слышал, твои дела идут в гору.

Он слегка покраснел.

— Да так, пустяки, — с деланным безразличием произнес Марти, — просто я люблю свою работу и стараюсь хорошо ее выполнять.

Принесли завтрак, и мы приступили к трапезе. Рут молчала, и создавалось впечатление, что нам не о чем особенно говорить.

— Слышали ли вы что-нибудь о миссис Скотт? — спросил я.

— Она умерла, — ответил Марти.

— Как печально, — промямлил я.

— Конечно, — согласился Марти, — она первая подала мне идею стать врачом. Если бы не она, я, наверное, никогда бы им не стал. От тебя она тоже ожидала многого, ведь ты был ее любимчиком.

Я рассмеялся и повернулся к Рут.

— А ты что об этом думаешь?

Взгляд ее был серьезным.

— Она первая поняла тебя, Фрэнки.

Возможно, это так и было, но все дело в том, что жизнь не спланируешь. Поэтому я пожал плечами и сказал:

— Это было давно.

Покончив с яйцами, я принялся за вторую чашку кофе, которую мне налила Рут. Беря чашку, я нечаянно дотронулся до ее руки, и от этого прикосновения мы невольно посмотрели друг на друга. Ее голубые глаза показались мне огромными. Я опустил взгляд и уставился на чашку.

Марти что-то еще сказал, и мы снова замолчали.

— Как все-таки здорово, что вы оба пришли, — наконец проговорил я.

— Это была моя идея, — откликнулся Марти, — уж очень хотелось увидеть тебя. Мы так долго не виделись, и меня разбирало любопытство, так что Рут…

— Что Рут? — спросил я.

— Я хотела, чтобы Марти поговорил с тобой, — вступила в разговор Рут. — Ведь он твой друг и к тому же лицо незаинтересованное.

Я поднялся и подошел к окну.

— Мне нужны друзья, но не нужны советы, — сказал я.

Рут тоже подошла к окну и взяла меня за руку.

— Друзья — это не просто люди, которые должны слушать тебя и соглашаться со всем, что ты говоришь. Иногда ради тебя же самого они должны говорить вещи, которые тебе, может быть, и неприятно слушать. Так что, пожалуйста, выслушай нас.

Я повернулся к ней и, совершенно не обращая внимания на то, что в комнате находился Марти, обнял ее.

— Детка, если ты меня любишь, то почему не оставишь все как есть, а терзаешь себя, пытаясь заставить меня делать то, чего я не хочу?

Рут на секунду прижалась ко мне.

— Если бы я не любила тебя, Фрэнки, то меня и не тревожила бы твоя судьба, — мягко сказала она.

Марти с серьезным видом посмотрел на нас.

— Ты действительно хочешь, чтобы я сделал то, о чем ты просила? — обратился он к Рут.

— Да, — просто ответила она.

— Тогда тебе лучше прямо сейчас признать себя побежденным, Фрэнк, — улыбнулся он. — Решение у маленькой леди созрело давно, и ты ничего не сможешь с этим поделать.

Я недоуменно переводил взгляд с брата на сестру, в то время как они оба улыбались тому, что было известно им двоим.

— О чем это вы, черт побери? — спросил я.

— Сказать ему? — спросил Марти, продолжая улыбаться.

— Нет, — Рут снова стала серьезной, — потому что это как раз то, к чему он должен прийти сам. — Она взяла меня за руку, отвела вглубь комнаты, мы уселись на диван, и я обнял ее за плечи. Рут склонила ко мне голову и сказала, заглядывая в лицо: — Несколько лет назад Марти был в Европе, там он видел кое-что, и я попросила его рассказать тебе об этом.

— О чем? — я недоуменно посмотрел на Марти.

Он прочистил горло.

— Это довольно длинная история.

— У меня целый день впереди, — ответил я, крепко обнимая Рут за плечи.

— В тридцать пятом году я был в Германии, — начал он, — я видел, что произошло там, видел, что случилось со страной в результате прихода к власти бандитов.

— Ты говоришь о Гитлере? — спросил я. — Какое он имеет ко мне отношение? — Я полез за сигаретами и вспомнил июнь прошлого года, когда пришло известие о падении Франции. Люди на улицах выглядели подавленными, говорили с тревогой в голосе; ходили слухи о надвигающейся войне с Германией. Наши доходы на несколько дней упали, но затем бизнес набрал прежнюю силу, а может быть, даже слегка возрос. Америка не воевала, и я думал, что не будет воевать, особенно если будет занята собственными делами.

Марти не отреагировал на мой вопрос и продолжал:

— В тридцать пятом Гитлер подчинил себе страну, жестоко расправляясь с каждым, кто подавал голос против него. Тогда он сказал: «Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра — весь мир». Вот и наступило завтра, которое он обещал Германии. Как и обещал, он захватил уже всю Европу, за исключением России и Англии. Вскоре его взор обратится через океан, на Америку.