Гарольд Роббинс - Чужак

Марти на минутку прервался, чтобы закурить. Я все еще не понимал, к чему он ведет. Сунув в рот незажженную сигарету, он продолжил:

— Когда Гитлер пришел к власти, люди говорили, что он долго не продержится. Я тоже так говорил, но при этом подчеркивал, что продержится он столько, сколько люди будут признавать его, и остановить его можно будет лишь тогда, когда весь мир поднимется против него. Сейчас именно это и происходит, и он немного притих. Ему противостоят Англия и Россия, ему противостоят простые люди с улицы, строя баррикады из собственных тел.

Если простой человек решит, что ты его не устраиваешь, он остановит тебя. И как бы ты ни пытался помешать ему, он все равно одержит верх. Ты никогда не сможешь победить простого человека.

Я в знак согласия поднял руки.

— Отлично, они собираются остановить эту заразу на колесах, но я никак не пойму, какое это имеет отношение ко мне.

— Ты должен понять, Фрэнки, — Марти встал передо мной и посмотрел на меня сверху вниз. — Простой человек против тебя, и если он говорит, что тебе надо убираться, то тебе действительно надо убираться!

При этих словах я рассмеялся. Да куда бы я ни пошел, люди везде лижут мне задницу, и если они против меня, то почему не показывают этого? Я высказал Марти эту свою мысль.

— Так об этом я и говорю, Фрэнки. Когда Гитлер шагает по земле, люди целуют землю у него под ногами, но делают они это исключительно из страха, потому что боятся того, что может произойти с ними, если они не будут этого делать.

Поэтому люди и лебезят перед тобой. Они боятся тебя, ты стал символом убийств и воровства. Они боятся одного твоего имени. И когда они рассказывают друг другу шепотом о том, что ты натворил, им совсем неважно, сделал ли ты это в действительности. Факты остаются фактами, и они верят, что это твоих рук дело. И они собираются уничтожить тебя точно так, как в один прекрасный день уничтожат Гитлера.

Я рассмеялся.

— Ко мне это не относится. Просто я хочу быть один, и если меня не трогают, то и я никого не трогаю. — Марти покачал головой. — Не говоря уже о том, что я ничего не могу с этим поделать, — сказал я.

Рут посмотрела на меня.

— Ты можешь бросить свое занятие, пока не поздно.

— Я выслушал вас, а теперь выслушайте меня, — сказал я, посмотрев на нее. Я бросил окурок в пепельницу и прикурил новую сигарету. — Многие годы я влачил существование, которое называется правильной жизнью. Я много работал, мало получал, и к чему я пришел в конце концов? Меня привезли в больницу, потому что я был голоден и мне нечего было есть. Я не смог найти работу, чтобы зарабатывать достаточно и не тревожиться о будущем. И как бы много ни трудился человек, каким бы честным он ни был, он никогда ничего не получит, пока сам не позаботится о себе или не женится на дочери хозяина. Я не смог найти дочь хозяина.

Все, что я находил там, где мне довелось побывать, это такие же, как и я, люди — голодные, бедные, несчастные, брошенные без помощи и милосердия, без работы, которая могла бы обеспечить им существование, живущие в страхе, словно над их головами занесен меч.

Я был бы круглым идиотом, если бы продолжал жить жизнью, в которой хозяин может запросто уволить тебя, когда ты не справляешься с работой, в которой он может сказать, что ты будешь получать за свою работу десять долларов в неделю, тогда как на жизнь тебе надо пятнадцать; или двадцать, когда тебе надо тридцать, или тридцать, когда ты нуждаешься в пятидесяти.

К черту! Я не такой идиот! Я хочу наслаждаться жизнью, я хочу иметь в кармане деньги, хочу машину, хорошую квартиру, я хочу иметь то, что можно держать в руках и что можно есть, в конце концов.

И у меня был только один путь, чтобы обеспечить себе такую жизнь, единственный путь, который мне оставался. Только так я и получил то, что хотел.

— Но Фрэнк, — терпеливо сказал Марти, — разве ты не понимаешь? Ведь здесь есть часть и твоей вины.

— Возможно, — согласился я, — но я пытался бороться, и у меня ничего не вышло.

Рут резко выпрямилась и посмотрела на меня.

— Фрэнки, тебе надо было бы жить в другую эпоху, времена пиратства уже закончились, и ты не можешь вести себя как самодовольный разбойник. Ты не можешь без конца брать все, что тебе хочется, не обращая внимания на окружающих людей, не можешь забиться в нору и игнорировать то, что происходит вокруг тебя.

Я подумал о Марианне. Это было как раз то, чего она добивалась, — чтобы я забился в нору и не обращал внимания на мир. Но ведь я ушел от нее именно потому, что мне не хотелось этого. Или я просто сменил одну нору на другую?

Вот у Джерро, как и у Рут, была глубокая вера. Он думал и поступал в соответствии со своими идеалами. А что это в конечном итоге принесло ему? Я лучше других знал, что мне надо, и собирался получить это, поступая по-своему.

Я поднялся, отошел в сторону, обернулся и посмотрел на них.

— Мы не можем понять друг друга, — тихо сказал я.

Рут вскочила с дивана и подбежала ко мне.

— Дорогой, — нежно сказала она, глядя мне прямо в глаза, — ведь мы поняли тебя. Мы поняли, что ты хотел сказать, но ведь все равно так жить нельзя.

Я промолчал.

Рут повернулась к брату.

— Марти, — взмолилась она, — ну объясни же ему.

Марти посмотрел на нас и, ни слова не говоря, направился к двери.

— Я спущусь вниз на минутку, — сказал он, — пожалуй, вам лучше остаться вдвоем. Вопрос не в том, кто прав, а в том, кто любит больше и больше желает посвятить себя другому. — С этими словами он вышел.

Глаза Рут были полузакрыты, губы дрожали. Я обнял ее, в том, как она прижалась ко мне, чувствовалось страстное желание.

— Я люблю тебя, — прошептал я.

Рут совсем закрыла глаза и поцеловала меня.

— Я хочу тебя, ты нужна мне, нельзя, чтобы что-нибудь встало между нами. — Шептал я, целуя ее.

Из ее полуоткрытых губ вырвался вздох, и я почувствовал, как ее маленькие белые зубки прикусили мою нижнюю губу. Обняв мою голову руками, Рут прижала мое лицо к своей груди.

Я еще крепче обнял ее и, приподняв голову, взглянул на нее. Губы ее были раскрыты, в глазах стояли слезы. Я чувствовал, как она дрожит в моих объятиях.

— Рут!

Она опустила глаза и посмотрела на меня, из глаз, словно сверкающие бриллианты, катились слезы. В этих глазах была любовь, страсть, понимание и желание. Она слегка покачала головой.

— Нет, дорогой, — мягко прошептала она, — так я не хочу.

Я уткнулся лицом в сладкое тепло ее тела.

— Я хочу тебя, — повторил я, чувствуя губами ее кожу.

Она отстранилась.

— И я хочу тебя, — просто сказала она, — но только не так. Я хочу тебя навсегда, а не на время. — И снова притянув к себе мою голову, она поцеловала меня. — Понимаешь, милый?

Некоторое время я смотрел на нее, затем поднялся, рука автоматически полезла в карман за сигаретами. Я все отлично понял.