Гарольд Роббинс - Чужак

— С удовольствием, тетя Берта, — ответил я.

Она дала мне мелочь, объяснила, в какой именно магазин мне нужно сходить, и я ушел.

Было около семи, и люди уже спешили на работу. Я купил хлеб и еще газету «Ньюз». Вернувшись домой, я положил хлеб на кухонный стол и уселся читать газету. Несколько минут спустя на кухню вошла тетя и стала варить кофе. Минут через десять появился дядя Моррис. Он присел за стол и сказал:

— Доброе утро, Фрэнки. Ты хорошо спал?

— Отлично, дядя Моррис, — ответил я.

— Я смотрю, у тебя газета. Что пишут новенького?

— Ничего особенного, — сказал я и протянул ему газету. — Хотите почитать?

— Спасибо, — поблагодарил он меня и взял газету.

Тетя Берта поставила на стол тарелку с тостами и два стакана апельсинового сока. Дядя Моррис принялся завтракать, углубившись в газету. Я медленно выпил сок. Потом мы ели яйца и пили кофе с печеньем. Мы почти закончили завтрак, когда на кухню пришли девочки. Они в унисон пожелали всем доброго утра, подошли к отцу с двух сторон и поцеловали его в щеку. Он ласково потрепал дочерей и продолжил чтение газеты, запивая это занятие второй чашкой кофе. Потом девочки подошли к тете Берте и поцеловали ее. Наклонившись для поцелуя, она что-то шепнула им.

Девочки подошли и поцеловали меня. Я рассмеялся. Они взяли стулья и, придвинув их к столу, сели. Дядя Моррис взглянул на часы.

— О, мне пора, — сказал он. — А ты идешь в школу, Фрэнки?

— Да. Конечно, — ответил я.

— Ну и отлично, когда я вечером вернусь, расскажешь мне про свои дела. — Он поцеловал жену и ушел.

— В какую школу ты будешь ходить, Фрэнки? — спросила меня Эсси.

— В среднюю школу имени Джорджа Вашингтона, — ответил я.

— А я хожу в сто восемьдесят первую, — сказала она.

— Это очень хорошо, — заметил я.

Некоторое время мы молчали. Я не знал, о чем еще говорить.

Тетя Берта подала девочкам завтрак и тоже села за стол. Улыбнувшись, она спросила:

— Тебе понравился завтрак?

— Завтрак был отличный, тетя Берта.

— Я рада, — сказала она. — Думаю, тебе пора идти в школу. Нельзя опаздывать в первый день.

— Я не опоздаю, — сказал я и пошел в свою комнату. Я завязал галстук, надел куртку и зашел на кухню попрощаться.

— Пока! — сказал я.

Тетя Берта, встав из-за стола, проводила меня до двери. В коридоре она протянула мне деньги.

— Вот тебе на карманные расходы. На завтраки в школе и на всякую мелочь. Если тебе будет нужно еще, скажи мне.

Она дала мне три доллара.

— Нет, — сказал я. — Этого достаточно. Не думаю, что мне понадобится больше. Спасибо.

— Счастливого пути, — сказала тетя Берта, и я закрыл за собой дверь.

Я чувствовал себя не в своей тарелке. Не знаю почему. Все было так непривычно. Может быть, потому, что я не посетил утреннюю мессу перед школой.

Средняя школа имени Джорджа Вашингтона находилась на пересечении 191-й улицы и Абудон-авеню. Она располагалась на холме и выходила окнами на район Хайтс и на Бронкс, расположенный на другом берегу Ист-Ривер. Это было новое здание из красного кирпича с высоким куполом.

Меня направили в учебную часть. Я назвал служащей свою фамилию и стал ждать, пока она найдет мою анкету. Когда с формальностями было покончено, она сказала мне, чтобы после звонка на занятия я шел в классную комнату 608.

В девять часов зазвонил звонок, и коридоры школы наполнились ребятней. Я без труда нашел свой класс и, войдя в него, отдал свою учетную карточку учителю, который указал мне мое место в самом конце. Я огляделся: класс был смешанным — примерно двадцать учеников были цветными, двадцать — белыми. Мой сосед по парте был цветным.

— Новичок? — спросил он меня, улыбаясь. — Меня зовут Сэм Корнелл.

— А меня Кейн, Фрэнсис Кейн, — представился я.

Здесь все было не так.

Я отучился в школе уже почти неделю, когда в моей новой семье впервые заговорили о религии. Раньше я часто задавал себе вопрос: почему евреи именно такие, какие они есть? Теперь мне казалось, я это понял. Они не посещали церковь среди недели и даже по субботам, которые для них значат то же, что для всех воскресенья. Мне же поначалу не хватало привычного посещения утренней мессы. Не потому, что я был слишком религиозным. По правде говоря, я ходил в церковь только потому, что иначе было нельзя, и как только подворачивался случай улизнуть, я всегда им пользовался. Но сейчас в распорядке дня образовалась пустота, и мне было немного не по себе от того, что приходилось менять привычки, привитые с самого раннего детства.

В субботу утром я был дома. Когда я прочитал все имевшиеся под рукой газеты, то обнаружил, что больше мне делать нечего. Дядя Моррис с утра был уже на работе, где занимался сверкой счетов за прошедшую неделю. Я отложил газеты в сторону и встал.

— Тетя Берта, — сказал я. — Можно, я ненадолго съезжу в центр?

Она бросила на меня проницательный взгляд.

— Конечно, Фрэнки. Зачем ты спрашиваешь?

Я пошел в другую комнату, надел пальто и вновь появился в гостиной. Тетя Берта смотрела на меня очень внимательно, и, как мне показалось, немного смущенно. Я понимал, что она была слишком деликатна, чтобы спрашивать о том, куда я собрался, и толком не знал, что сказать ей. Я сомневался, стоит ли говорить ей о том, что я собираюсь навестить брата Бернарда и потом, может быть, зайду в церковь. Но она оказалась сообразительнее, чем я. Когда я подошел к входной двери, она спросила меня:

— Ты надолго, Фрэнки?

Я остановился.

— Не знаю, — ответил я. — Я хочу пройтись и повидаться с приятелями.

— Видишь ли, — сказала она. — Я хотела сходить сегодня с тобой в синагогу. Я подумала, что было бы неплохо, если бы ты пошел туда, если у тебя нет срочных дел.

Я задумался. Моей тете не откажешь в проницательности. Может быть, она умеет читать чужие мысли?

— А как вы считаете, мне можно туда пойти, ведь я раньше там никогда не был? — спросил я.

Она удовлетворенно улыбнулась и сказала мягко:

— О чем речь! Конечно, можно. Мы будем просто счастливы, если ты пойдешь в синагогу.

— Хорошо, — сказал я. — Будь по-вашему.

— Подожди минутку, — сказала тетя. — Я надену пальто, и мы тут же отправимся.

Всю дорогу она молчала. Мы подошли к серому кирпичному зданию.

— Вот и синагога, — сказала тетя Берта.

Я стал рассматривать здание. Оно не производило должного впечатления: самое обычное одноэтажное здание без каких-либо украшений: ни статуй святых, ни даже звезды Давида, невзрачное строение с обычной дверью, совершенно не похожее на святое место, куда люди приходят поклоняться Богу. Я почувствовал смутное разочарование.

Но еще более я был разочарован, когда мы вошли внутрь. Дверь располагалась чуть ниже уровня улицы, и пришлось спуститься на несколько ступенек. Открыв дверь, мы оказались в небольшой комнате с голыми, выкрашенными серой краской стенами. Я хотел снять головной убор. Тетя остановила меня.