Гарольд Роббинс - Чужак

Младший покачал головой, и старший сказал:

— Он учится в школе и занимается бегом. — Сам он взял сигарету.

Я зажег спичку, дал прикурить ему, потом прикурил сам. Некоторое время мы сидели молча и курили.

— Ты давно в Нью-Йорке? — спросил старший.

— Нет, вчера только приехал.

— Сегодня чертовски холодно.

— Да, — согласился я.

— Меня зовут Том Гаррис, — представился он.

Я тоже назвал свое имя. Несколько минут мы сидели молча, а потом услышали звук свистка с улицы.

— Это нам, — сказал Том. — Пошли. — Я стал подниматься. — Дай ему твое пальто, — сказал Том Сэму. — Ты весь день будешь в помещении, и тебе оно ни к чему. А вечером я принесу его.

Сэм без слов снял пальто и протянул мне. Я надел его. Даже если бы я очень постарался, то все равно не смог бы отблагодарить его. Я вышел на улицу первым и направился к нашей команде, которая уже собралась посреди квартала.

Теперь работа пошла быстрее, и я решил, что день прошел удачно. Перед самым окончанием работы Том спросил меня:

— Где ты остановился?

— Пока нигде.

— Можешь несколько ночей переночевать у меня, ну хотя бы до того времени, как получишь жалованье.

— У тебя, наверное, нет места, — слабо возразил я.

— Есть. У нас большая квартира.

Рабочий день закончился. Мы пошли вслед за надзирателем в контору и сдали лопаты. Том хлопнул меня по плечу, и я пошел с ним по Сто двадцать шестой улице к многоквартирному дому, расположенному между Конвент и Николас авеню, в котором и находилась его «большая квартира». Мы вошли в полутемный подъезд. По запаху свинины и тусклым лампочкам, освещавшим только потолок, можно было сразу понять, что в доме живут негры. Поднявшись на третий этаж, мы вошли в квартиру.

Дверь на кухню была открыта, там стоял стол, несколько стульев, темный деревянный шкаф и угольная печь, на которой что-то варилось в большой кастрюле. В углу я увидел седую негритянку лет пятидесяти.

Том подошел к ней и сказал:

— Мама, это Фрэнсис Кейн. Ему негде остановиться. Он будет ночевать у нас.

Тогда я еще не знал, что несколько ночей растянутся почти на месяц. Негритянка подошла ближе и заглянула мне в лицо, а я посмотрел на нее. Конечно, мы не собирались выяснять, кто есть кто, но я понял, что без ее одобрения я не смогу остаться здесь.

Она несколько минут смотрела на меня, потом сказала:

— Садись, Фрэнк. Сейчас мы будем ужинать.

Я поблагодарил ее. Мы поели. Тепло от печки разморило меня, голова и веки налились свинцом. Чтобы отогнать сон, я помотал головой.

Было около семи, когда негритянка сказала:

— Том, вам лучше пойти спать, потому что в половине одиннадцатого тебе надо быть на работе.

Я посмотрел на Тома, и он объяснил мне:

— Я убираю снег ночью на Сто двадцать девятой улице. Они не знают, что днем я работаю в другом месте. Хочешь пойти со мной?

— Да, — ответил я, — спасибо.

Младшего брата не было видно, и когда я поинтересовался, где он, Том сказал, что после обеда Сэм работает в соседнем магазине.

Мы улеглись спать на большой двуспальной кровати. В комнате стояла еще одна кровать. Том сказал, что это кровать его сестры.

Я разделся и лег. Следующее, что я помню, это как кто-то тряс меня за плечо:

— Вставай, мальчик, вставай. Пора на работу.

Я открыл глаза и сел. В комнате с трудом можно было что-нибудь разглядеть, потому что проникавшего из соседней комнаты света было явно недостаточно. Еще окончательно не проснувшись, я начал одеваться. Глаза мои постепенно привыкли к темноте, и я увидел, что кровать сестры занята. Я увидел девичью головку и белки глаз, наблюдавших за моим перемещением по комнате. Я почувствовал себя неуверенно и, выходя из комнаты, пожелал ей спокойной ночи. Она промолчала. Мы с Томом вышли на улицу, каждый из нас держал сверток с едой. Мы работали до половины шестого утра. Работа была точно такая же, какую мы выполняли днем. Закончив в половине шестого, мы вернулись к Тому домой и сразу легли спать. В половине девятого мы снова поднялись и проработали весь день.

Так прошло два с половиной дня, а потом нас уволили. Но денег я получил за пять дней, потому что работал в две смены. Когда мне выдали семнадцать с половиной долларов, у меня было такое чувство, что мне принадлежит весь Нью-Йорк. Здесь было не так уж сложно найти работу или подработку. Впервые за последние несколько недель я перестал сторониться людей, перестал считать себя лишним. Напротив, я ощутил себя частицей этих людей. Ведь я тоже трудился.

Я зашел в ломбард и купил себе костюм, две рубашки, пальто и ботинки. Вещи были подержанные и обошлись мне в одиннадцать долларов. Свою старую одежду я оставил в ломбарде.

Придя домой к Тому, я предложил миссис Гаррис половину оставшихся у меня денег, потому что она разрешила мне остаться. Но она не взяла их, сказав, что они мне самому понадобятся. Около двух мы с Томом пошли спать, и в этот раз проспали до девяти, а когда встали, то пошли ужинать. Пока мы ели, явилась сестра Тома, и у меня впервые появилась возможность разглядеть ее. Ей было лет четырнадцать; ее густые черные волосы были убраны назад; у нее было слегка вытянутое лицо, темно-коричневая кожа, подкрашенные ярко-красной помадой губы, широкие плечи и тонкие, но мускулистые руки и ноги. Она присела к столу и заговорила с Томом.

— Вас уволили?

— Угу, — ответил Том.

— И что ты собираешься теперь делать? — Я понял, что этот вопрос, главным образом, обращен ко мне.

Том промолчал.

— Не знаю, — ответил я. — Я не знаю, что собираюсь делать. Наверное, буду искать работу.

Элли покачала головой.

— Черта с два ты ее найдешь! Сейчас нигде нет работы.

— Я об этом не думал. А предыдущую нашел достаточно легко.

— Тебе просто повезло, но больше не повезет.

— А где мама? — спросил Том, круто меняя тему разговора.

— Они с Сэмом на собрании, — сказала Элли. — Она просила передать, чтобы ты приходил сразу как проснешься.

— Хорошо, — сказал Том, — тогда мне пора. — Он взял пальто, и они вместе ушли.

Было ясно, что я не могу пойти с ними, поэтому мне этого не предложили. Прошло около часа. Я читал газету, курил и начал уже клевать носом. В это время открылась дверь и вошла Элли. Она подошла к столу и села.

— До сих пор не ложился?

— Нет.

— Они пробудут на собрании еще долго. Я устала, поэтому пораньше вернулась домой.

Я молча смотрел через окно во двор. Они всегда оставляли окно слегка приоткрытым, потому что у соседки было радио, и, сидя на кухне, можно было слушать музыку. Но в этот вечер радио молчало.

— Ладно, спокойной ночи, — сказала Элли.

— Спокойной ночи, — ответил я.

Она вышла в соседнюю комнату, и я слышал, как она ходит там. Потом она крикнула мне через открытую дверь: