Александр Ярушкин - Рикошет

— Вы из-за этого с ним на похоронах повздорили?

Моя осведомленность не доставляет удовольствия Людмиле. Она кисло отвечает:

— И из-за этого тоже.

— А еще из-за чего?

— Он мне должен приличную сумму и не отдает.

Притворно вздыхаю:

— Какой нахал!

Но когда речь касается денег, юное создание проявляет агрессивность:

— Что вы подсмеиваетесь?! Посмотрела бы я на вас, если бы вам не отдавали почти полторы тысячи!

— «Почти» — это сколько?

— Это одна тысяча двести рублей! — с вызовом бросает Путятова.

Сумма очень знакома. Спрашиваю:

— Людмила, какой у вас заработок?

Она прищуривается:

— Это имеет значение для раскрытия убийства?

— Не самое решающее, — улыбаюсь я. — Гораздо более любопытен тот факт, что Стукова убита совсем незадолго до того, как изменить завещание и… совсем не в вашу пользу.

Людмила звонко, можно сказать, даже неестественно звонко, смеется:

— Я убила тетю?!. Ой, уморили!!

Перевожу взгляд на Антонину. Она непонимающе следит за разворачивающейся на ее глазах трагикомедией. Когда приступ веселья, овладевший Путятовой, иссякает, говорю:

— Вы так и не ответили, какая у вас зарплата.

— Зарплата тут ни при чем, — отрезает Людмила. — Гошка занимал деньги у тетки!

Догадываюсь:

— И вы, как наследница, потребовали их?

— Да. Потребовала.

— А он?

Юное создание морщится от злости, накручивает на указательный пальчик свои милые кудряшки, буркает:

— Послал.

— А вы бы ему расписку, — советую я.

— Где ее взять?!

С сомнением качаю головой:

— Неужели Анна Иосифовна без расписки дала?

— В том-то и дело, что была расписка, — сокрушается Людмила, как человек, у которого отняли самое дорогое. — Своими глазами видела.

Помолчав, интересуюсь:

— Не знаете, кто вставлял замок в квартире Стуковой?

Людмила саркастически хмыкает:

— Римка позаботилась. Хахаля своего пристроила подработать на бутылку… Подлиза!

— Это такой… длинноволосый? — стараясь не выказать настороженности, уточняю я.

— Ага. Витька Трушников. Он сейчас у Римки живет. Они вместе тетку обхаживали. Что только не делали, лишь бы перетянуть ее на свою сторону.

Подливаю масла в огонь:

— Может, они были искренни?

— Как же! Станет кто-то без задней мысли терпеть все теткины маразматические причуды?!

— Вами тоже руководили корыстные побуждения?

— Ваши юридические словечки мне не нравятся, — фыркает юное создание.

— Скажем проще: почему вы терпели эти причуды?

Звучит злой, но откровенный ответ:

— Жить хорошо хочу!

— Вам плохо живется?

— Нет. Но хочется лучше.

— Работайте, учитесь в техникуме или в институте. Придет опыт, а с ним должности и достаток.

Путятова смотрит на меня с видом умудренного жизнью человека, язвительно хмыкает:

— Знаю я ваши институты. Проучилась год на вечернем, чуть не офонарела! Лекции, семинары, зачеты, отчеты. А жить когда?! Молодость-то уходит! Вот вы свою молодость загубили на высшее образование, а толку?!

Говоря словами юного создания, офонареваю и обалдеваю! Оказывается, молодость уже загублена, и я глубоко заблуждалась, считая, что в общественном транспорте меня принимают за девочку не только благодаря стройной фигуре!

Людмила продолжает философствовать:

— Работайте?! Хоть загнись на работе, в бриллиантах ходить не будешь!

— А без бриллиантов — никак? — наигранно изумляюсь я.

Наследница осколков состояния томского ювелира смотрит на меня с неподдельным сожалением:

— Ничего вы не понимаете… Вам же не приходилось носить на пальце сорок тысяч…

Она поднимает руку, мечтательно оглядывает пухлый пальчик, словно наслаждаясь игрой драгоценного камня. Мы с Тонькой озадаченно переглядываемся.

— Идешь, а вокруг такие ничтожества… Чувствуешь себя… Королевой!.. Даже походка становится иной. Человек без денег, как алмаз без огранки.

Начинает казаться, что я слышу хриплый голос старого ювелира Иосифа Стукова и вижу его самого: в полосатом жилете, выглядывающем из-под дорогого халата; сгорбленного, с крючковатым носом и колючими глазками. Будто не Людмила учит меня жить, а Стуков наставляет свою дочь на путь истинный: «Человек без денег, как алмаз без огранки!»

После минутного замешательства спрашиваю:

— Это слова вашей тети?

— И ее тоже! — резко отвечает Людмила, с опозданием понимая, что разоткровенничалась совсем не к месту.

Достаю из сумочки бланк протокола допроса свидетеля, предупреждаю Путятову об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний, после чего тщательно фиксирую содержание нашей беседы.

По-детски шевеля пухлыми губами, Людмила долго читает протокол, обиженно усмехается:

— Даже про то, что жить хорошо хочу, написали…

Сухо поясняю:

— Если что-то отражено неправильно, можете собственноручно уточнить.

Она поводит плечами:

— Просто, мне кажется, это лишнее…

— Вы так не говорили?

Людмила косится на нотариуса, молча подписывает протокол.

Толик ждет меня к семи часам вечера, поэтому приходится спешить. Бежать вверх по лестнице в узкой юбке ужасно неудобно, тем не менее скачу по ступенькам и даже умудряюсь обогнать элегантного старичка в светло-сером костюме.

Торопливо стучу в дверь. Никого. За спиной раздается чуть прерывающийся от одышки голос:

— Добрый вечер, барышня.

Оглядываюсь. На площадку, размеренно ступая, поднимается элегантный старичок. Одолев последние ступени, вынимает из кармана ключи, открывает дверь, в которую я так настойчиво тарабанила.

— Давненько порог моей обители не переступала ножка барышни, да еще такой милой.

Один и тот же объект наблюдения может выглядеть совершенно по-разному. Все зависит от ракурса. В нашем случае — от временного. Для Людмилы Путятовой моя молодость давно и бестолково загублена. Старичок, похоже, считает иначе. И я с ним согласна.

— Вы Глеб Пантелеевич Архипов?

Он подтверждает мое предположение и приглашает войти.

Единственная достопримечательность однокомнатной квартиры Архипова-старшего — огромный, до самого потолка, потемневший от времени сервант с растительным орнаментом на многочисленных дверцах. Пока разглядываю этот колосс, на столе появляются тонкие фарфоровые пиалы, большущий заварной чайник и вазочка с овсяным печеньем. Разлив по пиалам зеленый чай, Архипов усаживается напротив, бросает зоркий взгляд:

— Итак, чем обязан столь приятному визиту?

— Я следователь прокуратуры.

С лица Архипова-старшего сползает улыбка. Рассеянно, с нотками тревоги в голосе, он произносит:

— Никогда бы не подумал…

Пожимаю плечами. Он делает несколько глотков терпкого чая, спрашивает, не скрывая озабоченности: