Александр Ярушкин - Рикошет

Тихим, доверительным голосом интересуюсь:

— С какой из девочек ты дружишь?

Сережка смотрит через лобовое стекло на стайку длинноногих акселераток, расположившихся в беседке, таинственно сообщает:

— Со всеми… Выбор так труден.

— Ты так же непостоянен, как твой брат.

Сережка хохочет.

Толик мрачен, как Понтий Пилат перед казнью Христа.

Удивленно распахиваю глаза:

— Ты уже дома?!

Он косится на часы, недовольно бурчит…

— Уже…

Подставляю для поцелуя щеку. Толик сердито сопит, но деваться ему некуда. Через минуту он, хотя все еще ворчливым, но уже подобревшим голосом, спрашивает:

— Есть хочешь?

Вспоминаю, что забыла пообедать, и во мне просыпается чувство первобытного голода.

— Хочу!!

Пока Толик громыхает на кухне посудой, высовываюсь в форточку:

— Сере-ежа! Иди ужинать!

На скамейке происходит радостное оживление, и мой вероятный родственник большими скачками несется к подъезду. Вбежав в квартиру, он плюхается за стол и выжидательно смотрит на брата.

— А руки мыть кто будет?

Сережка морщится, но, понимая, что спорить бесполезно, понуро бредет в ванную комнату.

С ужасом соображаю, в какое неловкое положение могу попасть, если Толик вспомнит и про мои руки. Выскальзываю следом. Сережка уже вытирает свои лапы о полотенце. Увидев меня, подмигивает:

— Тоже отправил?

Очень непедагогично вздыхаю:

— Трудный он человек…

— Такая у нас планида, — соглашается Сережка.

Когда мы рассаживаемся, мой любимый не без гордости извлекает из духовки мясо по-французски, от которого идет такой запах, что у нас с Сережкой начинается активное слюновыделение. Но Толик не спешит. Все его движения торжественны и полны глубокого смысла, как у великого Дюма-отца, почитавшего поварское искусство превыше всех других видов творческой деятельности.

Чтобы доставить Толику удовольствие, ем не торопясь и не забываю нахваливать блюдо, памятуя при этом о мамином совете поощрять в будущем супруге хозяйственные наклонности. Сережке подобные тонкости ни к чему. Он мигом заглатывает мясо и косится на духовку.

— Остался один гарнир, — огорчает его старший брат.

— Годится!

Умяв остатки гарнира, он сыто откидывается на стуле. Наступает время светской беседы.

— Лариска, расскажи чего-нибудь страшненькое, — просит он.

Толик укоризненно кривится:

— Сергей, что за обращение? И вообще, откуда у тебя интерес к криминальным историям?

— На юридический собираюсь, — тут же находится младший брат, хотя, как мне помнится, в начале лета собирался учиться на скорняка.

— С твоими-то знаниями — в юридический институт?! — с патетической горечью восклицает Толик. — Не смешно!!

Сережка машет на него рукой, поворачивается ко мне:

— Лариска, у тебя есть знакомые в юридическом?

— Сергей! — одергивает Толик. — Как тебе не стыдно?! На что ты надеешься?!

— На связи, — очень просто отвечает Сережка, подмигивает мне и закидывает ногу на ногу.

— Уйди с глаз! — сквозь зубы шипит мой любимый.

Сережка примирительно бросает:

— Ладно, если тебя юридический не устраивает, запишусь в старатели. Один хмырь рассказывал, в артелях хорошие деньги зашибают.

Толик устало вздыхает и принимается мыть посуду.

Только что снятый со сковородки блинчик выглядит сухим и безжизненным, как испещренная кратерами поверхность Луны. Но вот на него попадает кусочек масла, и он оживает. Масло растекается по лунным морям, заливает кратеры, аппетитно щекочет ноздри. Потягиваю крепкий чай из бокала, окунаю блинчики в клубничное варенье и задумчиво смотрю в окно.

— У тебя по утрам такой вид, — жалобно говорит мама, усаживаясь рядом.

Подскакиваю и бегу к зеркалу.

Вид как вид. Лишь глаза немного припухли со сна.

Возвращаюсь на кухню, бодренько бросаю:

— Отличный вид. Не кирпичи же таскаю.

Мама грустно вздыхает и подкладывает очередной блинчик. С трудом осиливаю последнюю порцию, доползаю до своей комнаты и падаю в постель.

Могу я позволить себе в выходной день поваляться?!

Решаю, что вполне, и раскрываю книгу.

Трещит телефон. Если это Маринка — удавлю при встрече! Пока раздумываю, что бы еще такое сделать с подругой, мама поднимает трубку.

— Ларочка, тебя!

— Маринка?!!

— Нет… Люся.

Придется удавить Люську. Догадалась же звонить в субботу в этакую рань! Ведь порядочные люди в одиннадцать еще спят!

— Да! — рявкаю в трубку.

На другом конце провода Люська удивленно округляет глаза:

— Ты что, не выспалась?

Вопрос архисложный, и я молчу. Но Люське мой ответ и не нужен. Она сообщает, что Василий уже уехал на дачу, она увезла детей к свекрови, накупила продуктов и теперь ждет нас с Толиком.

Пытаюсь сопротивляться:

— У него же сегодня первое сентября.

Люська не слушает возражений.

Вскоре я закидываю на заднее сиденье «Нивы» собранную мамой сумку.

Весь город усеян школьниками и школьницами. Впечатление, словно все лето они где-то скрывались, а сегодня стараниями родителей выловлены, вымыты, выглажены и выпровожены в классы на радость и горе учителям.

Детвора вьется и у киоска «Союзпечати», разглядывая значки, марки и всякую всячину. Внезапно они рассыпаются вспугнутыми воробьями, и я имею возможность лицезреть впечатляющий полет длинноволосого молодого человека, покинувшего обитель средств массовой информации с помощью ноги в линялых джинсах. Поскольку сменщица Архипова-младшего не должна бы ходить в такой одежде, делаю вывод, что нога принадлежит Георгию Глебовичу, и не ошибаюсь, так как из двери высовывается его голова.

— Иди, иди! Здесь по субботам не подают! — насмешливо, но с долей угрозы провожает он поднимающегося с земли парня.

Сценка у киоска заставляет меня притормозить, а постыдное бегство длинноволосого с поля сражения — переключить скорость и нажать на педаль акселератора. Одна догнать длинноволосого не успеваю. Он вскакивает в отходящий троллейбус.

Делаю круг по площади и выхожу из машины.

— Лариса Михайловна! — радушно улыбается победитель, на лице которого совершенно не отразилась скоротечная схватка. Лишь воинственно выдвинутый суперменский подбородок свидетельствует о легком возбуждении.

Улыбаюсь в ответ:

— С кем это вы так мило беседовали?

— Когда? — вздергивает брови Архипов.

— Минуты две назад… Из вашего киоска стремительно вышел молодой человек и, кажется, споткнулся…

Архипов-младший так старательно морщит лоб, будто вспоминает подробности битвы на Калке. Потом разводит руками:

— Не припомню.

— У вас склероз?

— Не замечал, хотя, черт его знает?.. Годы! — смеется он.

— Да вы проходите, что ж это мы через окошко беседуем?