Александр Ярушкин - Рикошет

— Значит, билеты каждый раз не приходится покупать?

— Зачем? — непонимающе смотрит начальник ЖЭУ.

Неожиданно вспоминаю Крым, раскаленное шоссе, витками уходящее к небу, натужно взбирающийся автобус с одуревшими от гор и зноя туристами, прохладную зелень сосен, крошащиеся о камни струи водопада, ледяные брызги, толстого армянина, колдующего над мангалом, и волшебный, сводящий с ума, запах.

— Шашлык готов! — вырывает меня из забытья бас Василия.

Окружаем его и расхватываем шампуры.

Когда небо начинает сереть, Толик негромко говорит:

— Лара, нам пора.

Но Люська чутко улавливает его шепот, и они вместе с Василием принимаются уговаривать нас остаться. Но Толик непреклонен:

— Нет. Я не могу, брат один дома.

Все так активно начинают увещевать моего любимого, что минут через пятнадцать ломают сопротивление этого стального человека.

— Хорошо, — соглашается он, — только обязательно нужно предупредить Сережку и позвонить Лариной маме.

Обрадованный таким поворотом событий, Василий провожает нас до калитки.

— Вы в Мочище езжайте. Там есть телефон-автомат.

Телефонная трубка издает длинные пронзительные гудки. Но Толик не теряет надежды и лишь плотнее прижимает ее к уху.

— Может, спит? — пытаюсь успокоить его.

Он указательным пальцем вжимает очки в переносицу, смотрит на меня. Молчит.

Так же молча идем к машине. Поднимаю глаза и упираюсь взглядом в написанное на побитой ржавчиной полоске жести название улицы. Немного выше — жирная восьмерка. И номер дома, и название улицы страшно знакомы. Толик, не замечал, что я отстала, продолжает движение. Окликаю его:

— Не зайти ли нам в гости?

— Домой надо ехать. Опять где-то болтается этот проходимец.

— Ненадолго… Потом перезвоним. Может, Сережка и объявится.

— Что-то не слышал, чтобы у тебя здесь были знакомые!

— Да не знакомые. Свидетельница здесь живет. Повестку ей посылала, не является.

— Нельзя же все время о работе думать, — укоряет Толик.

Напрасно он это делает. Наши близкие почему-то всегда судят о наших деловых качествах ошибочно. Воспринимают нас через призму бытовых отношений и толком не знают, что мы из себя представляем, как винтики государственного механизма. Если бы Римма Путятова была моей приятельницей, я вряд ли проявила бы такую настойчивость.

В конце концов Толик сдает позиции.

За дверью хрипло надрывается магнитофон: «Жизнь тракториста искалечена!» Длительный проигрыш тоскливо-разухабистой тальянки, и снова крик души: «Жизнь тракториста искалечена!».

Ситуация явно не располагает к встрече со свидетельницей. Начинаю всерьез подумывать об отступлении, но в этот момент дверь распахивается.

На пороге невзрачная молодая особа в джинсовом костюме. Сразу догадываюсь, что передо мной сестрица юного создания, хотя в этой серенькой Дюймовочке нет ничего общего с пышнотелой Людмилой.

— Здравствуйте, Римма. Я из прокуратуры…

Должность называть не приходится, так как Путятова ошалело раскрывает глаза:

— Следователь?..

— Да. Вы что, не получали повестку?

— Повестку?.. Получали. Только сегодня пришла…

Перехватив испуганный взгляд Дюймовочки, вперившейся в моего любимого, сухо поясняю:

— Товарищ со мной.

В эту минуту Толик так напоминает отца русской демократии Кису Воробьянинова и так бормочет что-то нечленораздельное, но очень смахивающее на бессмертное «да, уж…», что я затрачиваю немало усилий, подавляя предательский смешок.

— У меня гости, проходите на кухню, — лепечет Римма.

Хочу отказаться, но Толик неожиданно шагает в квартиру. Иду за ним с единственной целью — выписать новую повестку. Вынимаю из сумочки бланк. Римма поспешно сдвигает загромождающие стол грязные тарелки, долго возит тряпкой.

Не могу перебороть следовательский азарт. Слишком много у меня к Римме вопросов. Спрашиваю:

— Кем вам приходится Виктор Трушников?

— Мужем, — нерешительно отвечает она.

— И брак зарегистрировали?

Римма комкает в руках тряпку, тихо роняет:

— Пока нет…

Отрываю ее от глубокомысленного созерцания хлебных крошек и целлофановых шкурок колбасных изделий:

— Как вы относились к тете?

— К тете Ане?

Похоже, она относится к категории людей, которые, о чем бы их ни спросили, обязательно переспросят, хотя вопрос ими расслышан и абсолютно понятен.

— Хорошо относилась, — отвечает Римма, видя, что я не намерена повторять.

— А она к вам?

— Она?.. Тоже…

Откладываю в сторону заполненную повестку, поднимаю глаза:

— И давала поносить перстень?

— Перстень?

— Тот самый, — подсказываю я.

Римма тянет с ответом:

— С бриллиантом?

— Да.

— Иногда давала… Ненадолго…

— Когда это было последний раз?

— Когда?.. Точно не помню…

Сговорчиво улыбаюсь:

— Меня устроит и приблизительная дата.

Римма отводит взгляд от полюбившейся точки в полу, принимается рассматривать пропыленные туфли Толика. Он смущенно делает ноги крестиком.

— Месяца три назад, — заканчивает вычисления Римма. — Потом тетя отдала перстень Людке… Людмиле, сестре моей.

— Значит, перстень у Людмилы?

— Она говорит, что вернула тетке… Тете Ане…

Намеренно высказываю сомнение:

— Может, перстень был фальшивый?

— Стала бы тетя Аня держать фальшивый! — обижается Римма. — Она нам с Людкой как-то доказывала, что настоящий. Чиркнула по зеркалу, там сразу царапина, как от стеклореза.

Сама того не зная, серая дюймовочка сняла один из многочисленных камней с моей души. Теперь не буду мучаться и ломать голову над версиями, объясняющими возникновение бриллиантовой отметины на помутневшей поверхности стуковского зеркала.

Внезапно глаза невзрачного создания становятся колючими.

— Может, и врет, — почти утвердительно произносит она.

Настала и моя очередь переспрашивать:

— Кто врет?

— Людка. Точно, у нее перстень! Ведь тетка же незадолго до смерти меня доводила, мол, на Людочкиной полненькой ручке перстенек очень хорошо смотрится, — ядовито выпаливает Римма. — Как я раньше не сообразила?! Вот корова! И перстень ей, и все остальное по завещанию ей, а мне шиш с маслом!

На кухню врывается узкогрудый длинноволосый юноша. Тот самый, который не далее, как сегодня утром, очень быстро и весьма своеобразным способом покинул киоск Архипова-младшего. Симпатии его прыщавая физиономия не вызывает. К тому же, он, в отличие от Риммы, в нетрезвом состоянии. Остекленевшим взглядом он обводит кухню. Придерживаясь за стену, делает шаг в мою сторону:

— Ты кто?

Римма поспешно одергивает его:

— Иди, Витька, отсюда. Следователь это.

— Следователь?! — с угрозой произносит Трушников.