Александр Ярушкин - Рикошет

Печально смотрю на пробитый корпус модели:

— Неужели две человеческие жизни — Стуковой и Малецкого стоили всего лишь семнадцать тысяч рублей?..

— Хватит об этом. Готовь постановление о прекращении уголовного преследования в связи со смертью Малецкого.

Неуверенно возражаю:

— У меня еще один свидетель не допрошен, подруга погибшей. Она в больнице.

— Если это необходимо, значит, допроси, — соглашается шеф. — Только сейчас не уходи. Должен подойти Марков, с объяснением.

— С каким?

— По поводу приобретения золотых монет у Малецкого.

— Он же не признавал этого? — хмуро удивляюсь я.

Павел Петрович пожимает плечами:

— Не знаю… Он вчера вскоре после работников милиции появился. Стал рассказывать, но я велел наложить все письменном виде и явиться к тебе.

Едва слышно роняю:

— Я не могу вести дело в отношении Маркова.

— Это еще почему?

— Он близкий знакомый моей подруги.

Шеф поджимает губы, задумывается. Потом говорит:

— Селиванову передадим. Он как раз «Огнеупор» закончил. Сегодня направляю дело в суд.

— Я пошла?..

— Иди. Если понадобится съездить в больницу, возьмешь мою машину.

Возвращаюсь к своим бумагам.

Протоколы осмотров, заключения экспертиз, запросы, ответы на них, справки, протоколы допросов… Допросы, допросы, допросы… Киршин, Аркадий Федорович, Архипов-старший, Архипов-младший, Эдуард Феофанович, Карпов, сестры Путятовы, Трушников, дворничиха Зинаида Ивановна, Малецкие… Хорошие люди и не очень, и совсем плохие.

Осторожный стук в дверь. Не поднимая головы, отзываюсь:

— Войдите.

Марков в том же сером костюме-тройке, что и в первый вечер нашего знакомства. В нем убавилось внешнего лоска, появилась спокойная уверенность.

— Заявление принес.

Беру из его рук исписанный красивым мужским почерком лист бумаги. Углубляюсь в чтение.

Однажды Малецкий предложил Маркову приобрести несколько золотых монет. Тот давно хотел сделать перстень-печатку, и поэтому, не раздумывая, купил четыре штуки. Но мастера найти не смог и при случае перепродал незнакомому цыгану у ЦУМа. Через несколько месяцев Малецкий предложил еще три монеты, которые Марков купил в присутствии Карпова. Справившись о стоимости червонцев в Госбанке, понял, что Малецкий берет значительно дороже. Это заинтриговало. Марков стал потихоньку расспрашивать знакомых. Оказалось, что Малецкий развел довольно бурную деятельность по продаже монет и драгоценностей. Обиняками выяснил — торгует он ценностями своей соседки Стуковой. Деньги Маркову были не очень нужны: зарабатывал он прилично, жил один. Однако возможность обскакать Малецкого показалась забавной. Впрочем, было и другое желание — вынуть как-нибудь из кармана дорогую безделушку и произвести тем самым впечатление на знакомых. Старуха оказалась крепким орешком. Марков подошел к ней в сквере и предложил свои услуги, но она только посмеялась. Это еще больше раззадорило его. Третьего августа он заявился к Стуковой. Разговора опять не получилось, мешала какая-то старушка, которая все время гремела посудой на кухне. В подъезде Марков столкнулся с Малецким. Тот, дохнув спиртным, спросил, что Марков здесь делает. Малецкий был возбужден, смотрел подозрительно, и Марков смехом сказал, будто договорился со Стуковой, и теперь драгоценности будет сбывать он, Малецкий побледнел, бросился вверх по лестнице. Марков, наблюдая, как тот тарабанит в дверь Стуковой, немного постоял в подъезде и пошел.

— Не очень хорошо пошутили, — говорю я, откладывая объяснение.

Марков опускает голову:

— Всю сегодняшнюю ночь об этом думал. Дернул же черт за язык!..

— А ведь могли и вы запутаться в этом клубке драгоценностей…

— Мог, — отрешенно роняет он.

— Марина знает?

— Рассказал, — вздыхает Марков. — Но что толку от моей искренности, все равно сидеть.

— Ваше дело будет расследовать мой коллега. Я не имею права.

Вместе с Марковым заходим в кабинет Селиванова.

Если бы шеф и не сказал, что Евгений Борисович закончил разбираться с «Огнеупором», все равно бы догадалась. Селиванов выбрит, подстрижен и благоухает ароматами одеколона «Красная Москва».

— Валютчик, значит? — выслушав меня, оглядывает Маркова Евгений Борисович, хмыкает, придвигает пишущую машинку и, забросив в рот папиросу, оживляется.

Марков стоит насупившись. Ободряюще улыбаюсь ему и выхожу.

Возвращаюсь к себе. Меньше всего мне сейчас хочется разговаривать с Маринкой, но звонит именно она.

— Слава у тебя был?!

— Да.

— Что же теперь будет?! — чуть не плача, спрашивает Маринка.

— Хуже, чем было, не будет. Ты же знаешь, он совершил преступление…

— Его арестуют?!

— Это не я решаю. Дело ведет другой следователь.

— Ты не крути, отвечай! — взвинченно кричит Маринка.

Не люблю выдавать авансы, но, прикинув все «за» и «против», говорю:

— Думаю, сейчас его не возьмут под стражу.

Маринка долго хлюпает носом, потом прочувствованно, словно я ей чем-то помогла, выдыхает:

— Спасибо… Даже если его посадят, буду ждать.

Маринка — непредсказуемый человек. За это я ее и люблю.

В аллеях городской больницы тихо, и совсем не верится, что она расположена почти в самом центре промышленного района. Только угрюмо шумят сосны, покачиваясь от порывов ветра.

Прокурорская «Волга» тормозит у приемного покоя. Водитель откидывается на сиденье:

— Я подожду вас, Лариса Михайловна.

— Спасибо, Виктор.

Доктор Шабалин выбегает в приемный покой. Видит меня, и жизнерадостное выражение сползает с его лица:

— Что с вами? Вы плохо себя чувствуете?

Слабо улыбаюсь:

— Может женщина хоть иногда позволить себе плохо выглядеть?

Шабалин смущается, бормочет, что ничего подобного он не имел в виду, потом довольным голосом сообщает:

— Пуховой стало лучше! Можете с ней побеседовать… Но недолго. Состояние не столь стабильно, как хотелось бы…

Пухова лежит вытянувшись и не мигая смотрит вверх. Одеяло натянуто до подбородка, голова повязана белым платочком. Желтое лицо покрыто мелкими морщинами, рот слегка перекошен.

Шабалин склоняется над кроватью:

— Августа Дмитриевна… С вами хочет поговорить следователь. Вы не против?

Губы Пуховой вздрагивают:

— Не против.

Доктор придвигается ко мне:

— Спрашивайте.

Достаю из сумочки бланк протокола допроса свидетеля. Смотрю в мутные глаза больной:

— Малецкий при вас убил Анну Иосифовну?

Уголок рта Пуховой приподнимается:

— Я была на кухне.

— Между ними произошел скандал?

— Да… Он кричал, что она отстраняет его… что он стал не нужен.

— А Стукова?

— Она дразнила… Смеялась, что он плохой купец… Велела вернуть монеты, которые недавно давала, и цепочку.