Анна Зимова - Институт благородных убийц

— Тогда давайте сюда открытку, я отправлю ее вместе с остальными.

— Отправила уже, — с достоинством ответила старуха.

— Ах вот как? — скептически вскинула брови мама. — Ну-ну.

Я пошел на кухню, чтобы поставить чайник, сил не было слушать этот бред. Я взял планшет и хотел продолжить писать. Но им нужен был зритель. Уже через несколько минут они притащились на кухню. Мама мыла посуду, то и дело оглядываясь через плечо, чтобы втолковать старухе, театрально печалившейся за столом, что та не права. Зинаида наступила матери на любимую мозоль — на мою беду поинтересовалась, как дела у нее в ателье. На воре и шапка горит, и мама сразу же разгорячилась.

— Легко сказать — откажи. А как отказать, если заказчик пришел и просит? — Мать поставила на стол мокрую тарелку.

— Очень просто. Лучше сразу ему отказать, чем врать потом. Нахапаешь заказов, а сделать не успеваешь, хорошо разве?

— Если отказать, то упустишь клиента. А с ним и деньги.

Зинаида неожиданно проявила интерес к тому, как мама выкручивается на работе и, к моему удивлению, быстро ухватила суть проблемы. Ее рассуждения были беспомощно старомодны, но в целом правильны — всех денег мира не заработаешь, жадность — это грех, подводить людей нехорошо.

— Я, может, старая и чего-то не понимаю, но что тебе это дает? Если в срок не сделаешь, то заказчика все равно потеряешь.

— Тут с умом подходить надо. Я когда человека вижу, то сразу могу сказать — вот этому лучше сразу сделать, а этого можно и помариновать, этот подождет. Разбираться в клиенте надо. Чтобы с подходом.

— Ну вот маринуешь ты их, маринуешь, а приработок все равно — три копейки. Не лучше ли нервы поберечь?

— А сто раз по три копейки — вот вам и три рубля. А вы, значит, считаете, что по копейке зарабатывать зазорно? Вам все подай сразу, да?

— О копейках думать — копейки и получать. Что, озолотили тебя твои копейки? Сидишь там, клюешь по зернышку, да все никак не наклюешься.

— Вы, можно подумать, сидите как-то… — Мама застопорилась, пытаясь сформулировать, каким именно образом сидит Зинаида, но так ничего и не придумала.

— Я хорошо сижу, — раздражающе покорно ответила та.

Обе удивленно вскинули брови, услышав мой нервный смех. Слишком долго я не спал, не смог удержать себя в руках. Два жулика диспутируют о честности и морали, кому рассказать, не поверят. И обе так серьезны.

— Что тебе, Сева, смешно? — почти ласково поинтересовалась Зинаида и принялась вытирать насухо тарелку непонятно откуда выуженным засаленным куском полотенца. Завидев эту тряпку, мать встала в стойку и стала выжидать подходящий момент, чтобы обманом вырвать ее из Зинаидиных рук. Знала — просто так полотенце ей не отдадут.

— Смешно, если честно.

— Какие-никакие, а деньги имею. — Мама повернула к Зинаиде лицо, на котором застыла гримаса неопределенного характера — печаль? гнев? — Свои, не чужие. Это закон такой — кто что-то делает, у того что-то и будет. По-другому не бывает. Я ни у кого ничего не прошу, ни у кого на шее не сижу. А многие сейчас любят… пожить за чужой счет.

— Хорошо, милая. Хорошо.

Если я вернусь в комнату, они и там придумают себе дело. Планшет пришлось убрать.

— Вы такая умная, — мама принесла за стол целую кипу тарелок, — потому что вам семью кормить не надо.

— Мы все помним, что сидим у тебя на шее. — Я не удержался, включился в их дискуссию.

— Да ну тебя. Еще один… максималист. Деньги, значит, только мне тут нужны? Тебе не нужны?

— Деньги всем нужны.

— Полотенчико отдайте.

— Какое? Это? Не тронь, я им вытираю.

— Вы смотрите хоть, что делаете? Я намыла все, а вы пачкаете.

— Где испачкано? Все чисто, видишь. — Зинаида продемонстрировала ей тарелку.

Все, что я успел написать в дневнике: Счастье — это когда тебе не надо никого убивать. В ванную, куда я вышел ополоснуть лицо, вскоре ворвалась мать и, облокотившись на стиральную машинку, выдохнула:

— Паршивка. Теперь все по новой отмывать. Дай отдышусь здесь, а не то ее стукну.

— Не лезь к ней, и она отстанет. Сама докопалась до нее с этим Сашей.

— И главное, сидит на моем обеспечении и еще жить меня учит. Я ей то, я ей сё, а понимания ноль. Я уйду — кто ей поможет? Сашенька ее? — Она нервно хихикнула. — Выдумает тоже. Что там психиатр сказал, маразм это у нее?

— Сенильная деменция.

— Один хрен — дура.

Вид белоснежно-свежей ванны умиротворил ее:

— Хорошо получилось. Не зря деньги потратила. Считай, новую вам с Лерой пока можно не ставить.

— Ага.

— Ну, или не с Лерой, это как получится.

— Ма.

— Ладно-ладно. Нравится ванна-то?

— Нравится.

— А ты говоришь, не лезь. Да если б я не лезла всюду, что бы мы вообще сейчас делали?

— И не знаю даже.

— Жалко, сестричка твоя…

— Прекрати.

— Но ванна хороша, ничего не скажешь. Целуй мамочку.

— Отстань, мамочка.

— Целуй!

Отчалившая выставка густо устлала пол рекламными буклетами, фантиками, сплющенными упаковками, в которых тонул звук шагов. Теперь павильон спешно готовился к форуму индустрии красоты. Толик, потерявший несколько бойцов в празднествах, посвященных окончанию прошлой выставки, пришел в неистовство и грозился уволить и остальных. Поредевшая бригада трудилась хоть и бойко, но категорически не укладывалась в сроки. Пришлось работать параллельно с репетициями манекенщиц, которые изрядно отвлекали внимание оставшихся в строю сотрудников.

Девчонок в павильон подвозили чуть ли не сотнями и с утра до вечера заставляли оголяться, принимать позы, маршировать прямо посреди нашего полигона. Манекенщицы, как и мы, частично болели, частично отлынивали и тоже не успевали подготовиться к празднику, что выводило из равновесия их распорядителя. На площадке метались два разъяренных главнокомандующих: наш — грузный, краснолицый, ощутимо пованивающий потом, и миниатюрный, вылизанный начальник модельного агентства. Матерились оба, впрочем, на равных. Девушек было жаль, ни одну не похвалили ни разу, лишь бранили. Они флегматично поводили глазами в ответ, когда командир называл их коровами и мочалками, и продолжали по команде сновать туда-сюда на тонких ножках, сохраняя на лицах профессиональные улыбки. Толик спрашивал у их начальника, когда тот увезет, наконец, своих девок, а то очень уж не хочется выкалывать пацанам глаза.

Мне повезло работать неподалеку от той, что рекламировала микроскопическое платье. Моделька — презрительная мина, рука на боку, сисечки бодро подрагивают в такт походке — в сотый раз прошла мимо меня, но удовольствия своего директора не вызвала. У нее были тощие изможденные ляжки, а на руках от худобы проступили вены. «Потолще-то глисты не нашлось?» — размышлял вслух Толик, поглядывая на нее.