Дмитрий Сергеев - Особняк на Почтамтской

— Взять хотя бы сегодняшний случай, у меня в лавке происшедший, — начал объяснять Иван Артемович.

— В лавке?! — недоуменно воскликнул Михаил Павлович.

— Я думал, тебе известно. Нагрянули городовой с околоточным, отняли у приказчика фунтов двадцать чаю, сказали: контрабандный. А чай этот месяца три уже как в магазине у Хачиньи куплен мною по случаю. Большую часть распродали в розницу, а тут заказ от Баранова из Красноярска. Ну, я и распорядился в бумажные картузы развешать.

Неловкая тишина установилась за столом, пока говорил Иван Артемович. Или уж ей так вообразилось, что тишина была особенная, многозначительная. Но ведь и муж это же почувствовал: озабоченно перекинул взгляд с нее на Михаила Павловича. Брат, насупившись, неспешно перебирал по краю столешницы пальцами и, казалось, с вниманием следил за их действиями.

— Ошиблись, так вернут с извинениями, — проговорил он.

— Ты уж распорядись, чтобы вернули. На извинениях не настаиваю: понимаю, такова служба.

— Но если чай контрабандный, не обессудь. — Михаил Павлович поднял голову и в упор глянул на своего зятя.

— Помилуй, откуда контрабандному взяться? — сдавленным смешком подкрепил слова Иван Артемович.

— Но ведь был повод заподозрить. Не без причины же нагрянули в лавку?

— Повод… Повод подвернулся. Кто и куда направлял воз сена, в котором спрятан был чай, теперь попробуй установи. Хозяин, завидя полицейских, удрал, а лошадь возьми да подверни к воротам…

Кровь хлынула в щеки Елены Павловны, сердце бешено застучало. Она впилась в лицо мужа. Он чувствовал ее взгляд, но делал вид, будто не замечает.

— Экая напасть, — усмехнулся Михаил Павлович. — И вчера тоже задержали беспризорную подводу с контрабандой, при ней двоих мужиков. Ночь их продержали в участке, а утром отпустили.

— Чего ж так?

— Понаблюдать за ними, чтоб выследить, с кем связаны. Не сами же они сбывают его. — В силу профессиональной привычки, Михаил Павлович прикидывался простаком и отчасти как бы невзначай приоткрыл правду. Ему было интересно наблюдать за игрой Ивана Артемовича.

— Вы следили? — поинтересовался тот.

— А вот тут и впрямь вышла промашка. Уж больно нерасторопному поручили дело, он упустил обоих. А в обед одного из полыньи выудили.

— От шпика удирал, да в прорубь оступился, — подсказал Иван Артемович.

— Похоже. Да как-то уж очень неловко оступился — голову себе проломил, вроде как затылком на обух шмякнулся.

Иван Артемович снова рассмеялся наигранным смешком.

— Эва, какие случаи бывают.

Елене Павловне чудилось, что оба они нарочно играют словами: подразумевают нечто большее, чем произносят.

— Нашли убийцу?

— Отыщем.

— Что ж еще остается сказать. Бывает — находите виновных.

— А тут неясно, кого считать виновным.

— Загадки ставите самим себе там, где их нет. По-моему: того считать убийцей, кто обух подставил.

— Или того, кто велел подставить. Тот поопасней будет.

— Мудрено. Есть у вас какая зацепка?

— Зацепка есть.

— Тогда бог вам в помощь. В общих ведь интересах всех горожан, чтобы изловили убийцу: а то гадай, под чью голову он теперь еще обух подставит?

Разговор принял какой-то странный тон. Елена Павловна все время была в напряжении, у нее даже руки стали дрожать. Слово обух приводило ее в трепет.

— Здесь особый случай, — заверил Михаил Павлович. — Расправились со своим: испугались, что выдаст.

— Ну коли своего, так не о чем и печалиться: воры воров перебьют, полиции легче.

Иван Артемович посчитал сказанное за удачную шутку — рассмеялся.

«До чего же у него отвратительный смех! — вдруг открылось Елене Павловне. — Этак должны хихикать молодые бесенята, когда учатся творить свои мерзости».

Брат серьезным, изучающим взглядом смотрел на Ивана Артемовича, пока тот не кончил смеяться.

— Нервы не выдержали у бандитов: из страху убили, — подытожил Михаил Павлович. — Риску было много главарям угодить в полицию. Задуматься, так не завидная у них доля: бойся таможенников и полицию, и не меньше своих остерегайся, оступишься — ухлопают.

— Вот-вот! — Глаза у Ивана Артемовича алчно взблеснули. — По краю пропасти ходят, риску подвергаются ежечасно. Опасно? Очень. А ты не допускаешь, что рисковать — это еще и наслаждение.

— Идти на преступление, чтобы пощекотать нервы, — изведать риск? Х-м. Штучки для пресыщенных, избалованных роскошью. Убитый не из таких был.

— Что ж, пожалуй, — согласился Иван Артемович. — Пресыщенные… А ты что же, их и за людей не признаешь? Я думал: этак только социалисты рассуждают. Тех заботит одна голь. Нет, нет, — выставив ладонь, он как бы предупреждал возможное возражение, которого Михаил Павлович не намеревался делать. — Вас, полицию, голь не интересует. Точнее, интересует, в другом смысле: из армии голодранцев выходят преступники. Ваша забота соблюдать порядок. А порядок необходим тем, кому есть что терять, есть чем дорожить. Голытьба от нарушения порядка не пострадает.

Михаил Павлович молчал, с долею изумления глядя на своего улыбающегося зятя.

— Спросишь: зачем же на опасный путь ступают, кому выгоднее оберегать порядок? Им ради чего рисковать?

— Спрошу, — подтвердил Михаил Павлович.

— От лиха, от нужды не идут на риск, — развивал свою мысль Иван Артемович.

— По-твоему, риск нечто вроде цели? Есть люди, которым риск — цель?

— Именно! — торжествующе взблеснул глазами Иван Артемович. — И рисковать может лишь тот, кому есть что терять. Если нечего, какой же риск? Там одно отчаяние. Ты не играешь в карты, тогда бы лучше знал — в карты садятся играть, чтобы риск испытать. А не повезет, так пулю в висок.

— Имеешь в виду младшего Абазова?

— И его тоже.

— Так разве он не из любви застрелился? — вмешалась Елена Павловна.

— В наш век из-за любви не кончают с собой, — усмехнулся Иван Артемович. — Не тот товар, чтобы за него жизнью расплачиваться. При любовных неудачах исцеляются другим способом.

Елена Павловна невольно покраснела, догадавшись, что подразумевает муж под другим способом исцеления.

Михаила Павловича ничуть не увлекло новое направление разговора, свернул на прежнюю тему:

— По-твоему, среди преступников возможны люди, которые этаким манером развлекаются?

— Их, конечно, немного, но есть, — подтвердил Иван Артемович.

— Но как же… — Елена Павловна растерялась, не находила слов, — позор, потеря чести…

Иван Артемович удивленно глянул на нее.

— Риск только тогда и риск, — сказал он, — когда ставка высокая. Ставя по копейке, можно умереть со скуки — игра потеряет смысл.

— Но то, о чем ты говоришь, не игра, — Елена Павловна сама не замечала, что голос у нее сделался сухим и жестким. — У игроков есть близкие, дети… Получается, что на карту ставят не только свою жизнь, но и честь близких, детей, внуков…