Дмитрий Сергеев - Особняк на Почтамтской

— Можешь совсем не приходить!

Слышала, как брат одевался, что-то сказал горничной, и его шаги удалились, затихли на ступенях парадной лестницы. Лишь после этого сорвалась с места.

— Миша!

Но внизу уже хлопнула дверь, брат не услышал ее.

— Глаша, верни его!

Девка в растерянности изумленно глядела на нее.

— Не стой — беги!

Горничная с непостижимой быстротой бросилась вниз по лестнице, ноги ее стремительно отсчитывали деревянные ступени. Несколько минут протекли в ожидании. Потом из сеней донеслись голоса: оживленный, быстро тараторивший — Глашин, и ровный, бесстрастный — Мишин. Брат явно не был расположен поддерживать разговор с прислугой. Вразнобой стучали шаги по ступеням: частые и легкие Глашины, редкие тяжелые — Мишины.

Елена Павловна кинулась навстречу брату безотчетно, как бывало в детстве, головой уткнулась в его плечо и разрыдалась.

Михаилу Павловичу было из-за чего расстроиться. Накануне подле деревни Кузьмиха полицейский наряд, высланный им, задержал двоих с контрабандным чаем. С виду у них был вполне безобидный воз. Он и не вызвал бы подозрения у стражников, если бы не поведение сопровождающих дровни: очень они беспокойно вели себя, то и дело озираясь, то отставали, то опережали буланую лошаденку, понуро бредущую по санному проселку. Когда трое верховых с гиканьем выскочили из засады и, пришпоривая коней, пустились наперерез, один из мужиков кинулся бежать. Вскоре он, верно, опамятовался — где ему было, пешему, скрыться от верховых посреди чистого поля.

Задержанные клялись и божились, что никакого отношении к возу сена и тем паче к тому, что спрятано в сене, не имеют. Они возвращались из деревни Грудинино, куда наведывались по своим делам — сватали невесту. На полпути присели на коряжину передохнуть, и вот тут их настигла подвода, которую сопровождал неизвестный им человек. Поскольку сидели они тихо, вроде как притаясь, возчик, завидя их, перепугался, припустил наутек. Лошадь с возом бросил на произвол. Они покликали беглеца, тот не отозвался. Старый мерин, тащивший сани, продолжал идти дальше как ни в чем не бывало — дорогу знал. Они посчитали, что беглец вскоре одумается и вернется. Так и шли за чужим возом да посматривали, не видать ли позади хозяина.

— Сам зачем побежал? — допытывались у оробевшего невзрачного мужичонки.

— Так напужался. Вы налетели с гвалтом, как татары, — сердце в пятки провалилось.

Мужиков вместе с возом препроводили в полицейскую часть. Михаил Павлович Требесов, помощник пристава, сделал вид, будто поверил задержанным. Ему, разумеется, не составило бы труда изобличить мошенников, запутать их, уличить во лжи — их рассказ был шит белыми нитками, сочинен наспех. Михаил Павлович прикинулся простачком — у него это получилось отменно, — сказал, что он и рад бы отпустить их с богом, но сделать этого не может: требуется составить протокол, соблюсти прочие формальности. Вот если бы у них имелись документы или они назвали человека, живущего поблизости от полицейской части, который мог поручиться за них, так он тут же бы и отпустил их. Документов у них, конечно, не было, назвать поручителя они не могли, стало быть, ночь им предстояло коротать в каталажке на лавке. Завтра с утра, как только наведут справки, установят, кто они есть, так их сразу же и отпустят. Тот, что был постарше, невзрачный, трусоватый мужичонка — это он, завидя стражников, с перепугу рванул наутек, — верил каждому слову помощника пристава. К нему Михаил Павлович и обращался. Второй, хотя и моложе напарника, не был простаком — малый себе на уме. Ни в коем случае не оставлять их на ночь вместе: пусть каждый помучается, погадает о своей участи в одиночку. Чутье подсказывало Михаилу Павловичу: на сей раз попались нужные люди. По крайней мере, один из них.

Сами по себе задержанные интереса не представляли. Упеки их обоих за решетку, контрабанда будет процветать по-прежнему. Те, кто правит контрабандой, завербуют десятки новых подручных. Вылови их, на смену придут другие. Нужно не ветки отсекать, а рубить в комле. Эти двое наверняка связаны с крупной шайкой. На нее и попытаться выйти через их посредство. Пригодным для задуманного дела Михаилу Павловичу представлялся трусоватый мужичонка. С виду ему лет тридцать, возможно чуть больше. Невзрачная жиденькая бородка, прыщеватое лицо, маленькие шмыгающие глазки, бесцветные брови и ресницы — сто раз увидишь в толпе, не запомнишь, не обратишь на него внимания. Волосы на голове всклочены — нарочно этак не сделаешь. Отвечая, смотрит не в лицо, а на мундир Михаила Павловича — мундир приводит его в трепет. На него немного поднажать: припугнуть, он выложит все, что знает. Да вот беда, немногое знает. В лучшем случае назовет еще двоих-троих таких же, как сам, пешек, скажет адрес, куда переправляли контрабандный чай. Так разве ж у них один притон? Скольких уже выловили, сколько изъято контрабандного товару, а какой прок? Злоумышленники плодятся, а не убывают. Необходимо ударить по заправилам, через чьи руки сбывается контрабанда. А их так просто не изловишь — скользкие, как вьюны. Нужно ловить за руку с поличным, чтобы не отвертелся.

Для такого дела непременно нужен доноситель, который вовремя уведомит, по какой дороге прибудет очередная партия товару, куда назначена. Трусоватый мужичонка годился. Верно, мороки с ним будет немало. Завербовать его в доносители не сложно. Только провернуть операцию требуется осторожно, чтобы напарник ничего заподозрил. Иначе завербованного прикончат свои же. А молодой парень, похоже, орешек крепкий, его на мякине не проведешь. Кожаной портупеей и блестящими пуговицами на кителе не запугаешь. Разговаривая, он тоже отводит глаза в сторону, но если захочет, так выдержит чей угодно взгляд, хоть самого полицмейстера. Задача не в том, как обработать старшего из контрабандистов, а в том, как провести молодого, чтобы тот ничего не заподозрил.

Михаил Павлович поручил околоточному надзирателю Мирошину провести с ними предварительную беседу, обоих застращать одинаковыми угрозами.

— Только без рукоприкладства! — строго наказал он.

Михаил Павлович был принципиальным противником мордобоя в обращении даже с самыми отъявленными злодеями. А в задуманном предприятии требовалась особая деликатность. Он из опыта знал, что на впечатлительного человека угроза действует много сильней, чем ее исполнение. Побои воспринимаются уже как само наказание и лишь облегчают ожидание кары. Нужно, чтобы эти двое помучились. К утру тот, которого он наметил в доносители, созреет. Предстоит долгий разговор: нужно будет объяснить, что он должен сообщать, что разведать, через кого и как передавать необходимые сведения. Малый не больно сметлив, скорее туповат, поэтому наставление займет много времени. Еще ведь нужно будет втолковать ему, что он должен говорить своему сообщнику, чтобы тот не заподозрил неладное, внушить, насколько ему важно соблюдать осторожность, остерегаться своих: они для него станут опаснее полицейских.