Татьяна Бочарова - Генетическая ошибка [litres]

В тот вечер Майя осталась с нами на ночь. Она ухаживала за мамой, клала ей на лоб мокрое полотенце, капала какие-то капли, которые нашла в аптечке, поила с ложечки горячим чаем. При ней я стеснялся плакать, хотя мне хотелось зареветь белугой. Я глотал слезы и выполнял то, что велела мне эта умелая веснушчатая девчонка. Мы уснули лишь под утро – Майя в моей кровати, мама на диване, а я на раскладушке, наспех вынутой из кладовки.

Проснулся я от адской боли в затылке. В глазах было темно, язык стал шершавым и отяжелел. Я хотел встать, но голова у меня закружилась, и я вынужден был сесть на пол возле раскладушки. Видимо, я застонал, потому что на шум пришла из спальни Майя. Поглядев на меня, она всплеснула руками:

– Ты весь красный! Все лицо! Как будто обжегся.

Мама тоже проснулась, с трудом оторвала голову от подушки, но, увидев меня, быстро вскочила.

– Что с тобой, Володя? У тебя температура?

Она дала мне градусник, но жара у меня не оказалось. Тогда мама принесла прибор для измерения давления – у отца частенько оно подскакивало, и мы купили в аптеке аппарат, работающий на батарейках. Мама накачала рукав и уставилась в табло. – 200 на 160! – она даже не сказала, а выдохнула:

– Вова, что это такое, я тебя спрашиваю.

Я промычал в ответ что-то нечленораздельное. Мне было очень плохо, в ушах шумело, слюна была горькой. Словно сквозь пелену я слышал, как мама звонит в «Скорую». Через полчаса приехали медики. Они слушали меня со всех сторон, потом сделали укол и велели лежать, не вставая. Еще через полчаса мне стало немного легче. Я услышал, как в соседней комнате тихонько переговариваются мама и Майя.

– У него так раньше бывало? – спросила Майя, и я понял, что речь идет обо мне.

– Никогда. Это в первый раз, – ответила мать.

– Будем надеяться, что и в последний, – взрослым тоном проговорила Майя.

Она ушла от нас лишь к вечеру, убедившись в том, что мы хоть немного пришли в себя и стали адекватными. Тощая веснушчатая девчонка оказалась настоящей сестрой милосердия. Я понять не мог, откуда в ней столько совершенно недетской стойкости, терпения, доброты. Она знала, что нужно делать, и отлично со всем справлялась.

Когда она ушла, мать стала звонить насчет похорон, а я закрылся у себя в комнате и дал, наконец, волю слезам. Я плакал и представлял себе отца – в форме, с орденом на груди, такого прекрасного, молодого, полного сил и любви к нам с мамой. Никогда этого уже не будет. Никогда! Шмыгая носом, я залез в тумбочку и достал оттуда наш семейный альбом. На каждой странице были фотографии: я, мама с папой, мы втроем, я и отец. Много-много фотографий. Слезы текли по моим щекам, я раскрыл страницу там, где отец был сфотографирован один на фоне серой кирпичной стены здания МВД. Он смотрел на меня и улыбался, фуражка лихо заломлена на затылок, в руках букетик нарциссов. Это они поздравляли сослуживиц с 8 Марта. Я встал на ноги и стоя продолжал смотреть на фотографию.

– Клянусь, я отомщу за тебя! – шептали мои губы. – Клянусь! Я стану тем, кем был ты. Я буду отважным и бесстрашным. Я найду тех, кто это сделал с тобой, и застрелю их. Слышишь, отец? Я обязательно это сделаю.

Дверь приоткрылась, и в комнату вошла мать.

– Похороны завтра в 10 утра. Если Майя захочет, пусть приходит.

Больше она ничего не сказала.

Назавтра с утра зарядил дождь. Помню мутную пелену, и в ней гроб, а в нем кто-то, совсем не похожий на отца. Вокруг рыдания: мать, бабушка, срочно примчавшаяся из деревни, сестры отца, мои тетки, – все плачут в голос. Помню речи: начальника, друзей. «Погиб как герой… будем им гордиться… таких, как он, мало…» Помню Майю – она стояла рядом со мной и держала за руку, как я ее позавчера. Она была серьезна, и лицо у нее стало бледным и строгим, мне показалось, даже веснушки на носу у нее поблекли и стали почти незаметны. Когда пришел мой черед говорить речь над покойным, я выступил вперед и повторил то, что говорил вчера:

– Клянусь, я убью тех, кто это сделал.

Мама испуганно покосилась на меня и дернула за руку. Начальник отца потрепал по волосам. И только Майя незаметно кивнула, полностью оправдывая и поддерживая мои слова…

…Сам не знаю, отчего мне сегодня вдруг вспомнилось все это. Разве что день точь-в-точь такой же солнечный и весенний, как в том трагическом мае. Майя в мае. Милая веснушчатая девочка, у которой не было детства. Я полюбил ее в тот месяц первой мальчишеской любовью, но не мог признаться, слишком мал был и застенчив. Она уехала через год с теткой в другой город – родители ее спились окончательно, и их лишили родительских прав. Майя обещала писать и звонить, но ни того, ни другого не сделала. А я… я сам постеснялся звонить ей – раз молчит, значит, ей хорошо, я ей не нужен. Так она и пропала навсегда, добрая, прекрасная Майя…

Нет, не случайно я вспомнил тот год и свою первую любовь. Эта девушка, пришедшая сегодня ко мне в кабинет Марина Красникова… она чем-то похожа на Майю. Может, веснушками? Или глазами цвета спелого крыжовника? У нее, конечно, нет тощих коленок и длинных, несуразных рук и ног. Но что-то в ней есть от Майи, это факт. Та еще птичка. Гнала на приличной скорости, болтала по телефону, не заметила человека и сбила насмерть. А теперь смотрит своими глазенками и думает, что все ей сойдет с рук. Конечно, она ж красавица. Образованная. Все у нее в жизни зашибись, как круто. Муж, квартира, машина…

Когда меня не взяли в оперативники по причине гипертонии, развившейся с того страшного дня, я пошел работать следователем. Но я помнил о клятве, данной отцу в день похорон. Я не мог убивать преступников из оружия, но я должен был уничтожать их без жалости, находясь на своем месте. Как? Очень просто. Надо быть неподкупным и справедливым, вести следствие кропотливо и тщательно, чтобы никто из нарушивших закон не укрылся от ответственности. Никто и никогда!

Она, эта красотка с зелеными глазами, убила человека. Стало быть, она убийца. И я сделаю все для того, чтобы она оказалась за решеткой. Ей придется ответить за свою беспечность и самонадеянность. И жалеть ее нечего. Даже если она так похожа на веснушчатую Майю…

Адвокат отца оказался высоким, жизнерадостным и краснощеким мужчиной, с почти не тронутой сединой роскошной шевелюрой цвета воронова крыла. Он сидел за столиком кафе, где они с Мариной договорились встретиться, и упоенно изучал газету, потягивая двойной эспрессо. При виде Марины его крупные, слегка на выкате, карие глаза зажглись интересом.

– Какая вы… – Он не договорил, жестом приглашая ее присесть за столик.

Марина кинула на него вопросительно-кокетливый взгляд и села, поправив и без того аккуратную прическу.

– Красавица, – констатировал адвокат и протянул ей руку. – Меня зовут Алексей Михайлович.