Анна Зимова - Убийство с гарантией

Так что дела на работе у нее плохи, если работа вообще есть.

— Хорошо, что ты напомнил, — ахнула она, посмотрев на часы на стене, — мне нужно заскочить на работу буквально на пять минут. Хочу взять кое-какие заказы на дом. Но не волнуйся, — спохватилась она, неправильно истолковав его взгляд, — сегодня я работать не собираюсь. Мы сходим погулять. Поговорим. Мне столько всего нужно тебе рассказать.

Ему привиделось с похмелья или она посмотрела на него не просто ласково, а откровенно плотоядно? Де-юре вчера он к ней приставал, и она, вполне возможно, рассчитывает на продолжение. Сходит сейчас на работу, а потом вернется и игриво попросит его принять душ. И предложит ему наконец свои заждавшиеся сиси. Он же, в конце концов, никак не выразил своего возмущения несоответствиями, которые нашел в ней. Она может полагать, что их договор в силе.

— Тебе, наверное, тоже хочется мне о многом рассказать, — продолжала она, убирая тарелки в раковину к тем многочисленным, что там уже стояли.

Он не ошибся, взгляд у нее оценивающий, томный, наверняка, болтая о пустяках, она воображает себе уже…

— Я провожу тебя до работы, — к месту ввернул он. «И сбегу наконец», — добавил про себя.

Она подкрашивала губы жирной смутного оттенка помадой и долго выбирала между двумя серыми пальто, висевшими на вешалке, а он обходил квартиру, стараясь выглядеть вежливо заинтересованным, и судорожно прикидывал, о чем бы еще спросить. Индустрия моды, как же. Ни глянцевых журналов, ни манекенов, ни даже иголки с ниткой. Ни косметики, ни духов. Ни картины на стене, ни плаката — ничего, что говорило бы о вкусе хозяйки, — только повсюду кипы бумажной требухи, которую бесплатно раздают в магазинах и у метро.

Он увидел под ногами квадрат, более светлый, чем остальной пол, и еще один. Теперь он осознал: мебели прежде у нее было больше, значительно больше. Здесь стоял еще один шкаф, а тут, вероятно, комод, в котором держат постельные принадлежности. Здесь к стене лепилась полка-уголок. Она распродает свою мебель. Эти квадраты на полу — летопись ее финансовых затруднений. Она лишилась гарнитура не в один момент — шкаф, например, она продала первым, пятно под ним уже почти сравнялось по цвету с остальным линолеумом. А комод или что-то вроде него ушло из дома совсем недавно — вот светлый прямоугольник. На кресло-ублюдка и продавленный диван никто не позарился. Он рванул в ванную и стал горстями швырять себе в лицо холодную воду. Это не может быть правдой. Это какой-то кошмар родом из похмельных сновидений, надо проснуться. И всем этим рекламным бумажкам вдруг нашлось объяснение, и банкам: она сдает макулатуру и стеклотару, все какая-то копейка. Он ударил себя по щеке, по другой, схватился за волосы и рванул их так, что побежали слезы, но кошмар, конечно, никуда не делся. Вернулся в комнату.

Увидел фотоальбом, стал листать. Обычный альбом самолюбивой красивой женщины, где каждая фотография говорит: посмотрите, какая я хорошенькая. Вот только последнее фото в нем сделано бог знает сколько лет назад. Все эти карточки он уже видел, она их ему присылала.

Альбом по сгибу прихвачен черной ниткой, потому что надорвался. Видеть эти потуги спасти грошовый альбомчик — пытка. Эти квадраты на полу — пытка. Поморгал, чтобы унять слезы. Глупости все эти разговоры про то, что сидевшие становятся суровыми и мужественными. Он вот сейчас заплачет, как баба.

Спальня оказалась чуть наряднее, светлее и чище. Отметил песочного цвета палас и в тон ему платяной шкаф. Кровать двуспальная.

— Нужно сделать тебе комплект ключей, — сказала она на лестничной клетке.

Он промолчал, разглядывая зеленый увядший стебелек на полу, — здесь вчера, торопясь к ней, он заехал в стену букетом.

— Прямо возле моей работы есть мастерская, где делают ключи. Пока будешь меня ждать, сходи и сделай дубликат. — Она протянула ключи, и он, пробормотав что-то утвердительное, положил их в карман.

Когда они выходили из дома, она спросила его, как она выглядит, — буднично, равнодушно. Это относилось к ее пальто, которое могло морщить на спине, к пояску, который мог перекрутиться сзади. О том, что у нее по лицу расползлись, пардон, морщины, о которых она ему не писала, она, кажется, не беспокоилась. О том, что он видел ее страшную квартиру, — тоже.

Они прошли лабиринт двора, который при дневном свете оказался вовсе не так страшен и длинен, как мерещилось вчера. Она вывела его на проспект по тропинке, проложенной между детской площадкой и огромным тополем.

Пока они стояли в ожидании зеленого сигнала, произошло нечто вовсе страшное. Не повернув к нему головы, глядя на скользящий перед ними поток машин, она сказала: «Я очень тебя ждала, любимый». И прикоснулась пальцами к его руке. Едва удержавшись, чтобы не отдернуть кисть, он скосил на нее глаза. По-прежнему глядит на дорогу, губы не дрожат, не улыбаются. На лице лишь озабоченность: скоро ли откроется пешеходный переход. Опять послышалось? К счастью, в тот же момент загорелся разрешающий сигнал, и он решительно ступил на зебру. В конце концов, он мог не расслышать, кругом такой шум. А пальцы их могли встретиться ненароком.

Теперь они проходили район, который он хорошо знал когда-то, он узнавал «свою» булочную, «свою» парикмахерскую, «свой» магазин разливного пива. Посетило искушение сорваться с места, побежать без оглядки, затеряться посреди знакомых деревьев и домов.

Выяснилось, что они идут в торговый центр, в который он когда-то захаживал, — там ее работа. На крыльце он закурил, чтобы не давать ей повода тащить его внутрь.

Выронил ее ключи и стал искать, когда заметил знакомые ноги. Ноги приближались к нему не спеша, грациозно, печатая след ровно, цепочкой. Они деликатно цокали каблуками. Знакомые, слишком хорошо знакомые ноги, которые он узнает, во что их ни обуй. Только один человек умеет так ступать, так тянет носок, так печатает пятку. Ноги обтянуты плотными колготками, но он знает, что на правой спереди на щиколотке круглая родинка. Из родинки, если его вовремя не прищипнуть, растет волосок. Но обычно волоску не дают вырасти, вырывают его, как только покажется.

Наклоняться низко было большой ошибкой — воспользовавшись его шатким положением, шаровая молния, жужжа, бухнула в затылок и свалила его на колени. Пережидая головокружение, положил ладони на землю и стал смотреть на ее ноги. Над худыми коленями, как крыша избушки, топорщится треугольник юбки из плотной голубой ткани. Хороший цвет, он будто бросает вызов поздней осени с ее тусклой палитрой. Справившись с приступом, смог наконец сесть на корточки, а потом и медленно встать. Волосы у нее стали длиннее, но по-прежнему светлые. Он смотрел на них, отряхивая руки. Она прикусила тонкий палец, заглушив испуганный вскрик. Из-за ее спины выглянул Кирилл. Узнал его. Следом за ними на пандус поднимался гражданин, которого он никогда прежде не видел, но про которого почему-то сразу понял — это и есть Викин муж. Высокий, худой, чем-то недовольный, тот остановился и закурил, продолжая монотонно начитывать кому-то в телефон. Кирилл с тревогой оглянулся, явно не хотел, чтобы Викин муж встретился с Андреем Кононовым.