Оксана Одрина - Лишний

– А что, если всё было? – недоверчиво косясь на припухший сустав, обречённо обронил Лёшка. – Бред, конечно. Или… Возможно, стоит маме рассказать, и она поможет. Или не стоит? Вдруг испугается и в психушку сдаст? Кому же довериться? Кому же…

Противоречивые сомнения ещё долго не давали покоя и чуть отступились от Лёшки, только когда он совсем согрелся. Есть не стал. Какой ещё завтрак, когда из него фонтан, как из пожарного шланга только-только бить перестал. Поёжился, растянул рукава тёплой кофты и спрятал в них зябкие ладони. Он подумает и поймёт, что происходит. Воздух, ему нужен воздух. Вышел в прихожую, осторожно, чтобы лишний раз не бередить травмированную руку, накинул куртку. Да вот ещё что странно, в утробе так необъяснимо отпустило, как будто оттаяло и вытекло. Смешно, глупо и горько: что именно оттаяло? Улыбнулся сам себе уголками губ, потёр лоб, взъерошил и без того непослушные тёмно-русые волосы и вышел за дверь.

Но что же это? Перед ним снова лестничная площадка, ступени и перила? Неужели всё сначала?.. Отпрянув, Лёшка прижался спиной к двери собственной квартиры. Следом сердце заколотилось, потом пальцы рук задёргало. Да нет же, нет. Здесь светло и чисто, да ещё вон и буйный изумрудный плющ по всему подоконнику на межэтажной площадке расползся.

– Псих, ты, Лёха – это всего лишь лестница, опомнись! – шёпотом выговорил он сам себе. Закрыл глаза и задышал глубоко и размеренно. И принялся успокаивать самого себя же: – Это мой подъезд и дом. Это просто ступени. Все остальное – страхи. Просто глупые страхи.

Двери лифта лениво закрылись за спиной, и Лёша тотчас же вырвался из приставучей полутьмы подъезда, выскочил на улицу и остановился метрах в трех от входной двери. Прикрыв глаза и с наслаждением втянув приятный осенний воздух, он смаковал теплоту, которая мгновенно проникла в него, согрела и снаружи, и изнутри. Как же хорошо. Почему ему вот так спокойно не может быть всегда? Почему он обычно встревожен, раздражён, истеричен. Почему?

Отца звал сегодня во сне, о помощи просил: «Папа, помоги. Папа». Глупо как-то. Не нужен был отцу никогда. Забыл он о Лёшке много лет назад. Ни разу не побеспокоился, что там с сыном, как он, кто и зачем. Да, и зачем?..

Лёша вскинулся и растёр лицо горячими ладонями, отгоняя остатки тошного сна. Он тёплый, живой и настоящий, а остальное – обман разума. Всё наладится, он соберёт самого себя в бодрую кучку и больше не погрязнет в кошмарах. Сегодня он главный, а пустым полуночным видениям его не согнуть и не сломать.

Широко улыбнувшись, он крутанулся на месте, и внезапно с размаху наскочил на соседа снизу – Андрея Анатольевич, местного дворника. Тот от столкновения с мальчишкой отлетел к металлической двери подъезда и, пождав губы и смешно раздувая ноздри, сердито запыхтел.

– Извините, – процедил Лёшка и, поймав на себе гневный взгляд Андрея, попятился. – Я вас просто не заметил.

– Извините?! – завопил Андрей, поправляя прежде ярко-зелёную жилетку.

Засаленная, местами прожжённая, с одной поломанной пуговицей у самого горла, но гордо развевающаяся на неугомонном ветру, она представилась Лёшке, повидавшем виды плащом недогероя. Как раз под стать Андрею, чего уж душой кривить.

– Не заметил?! – закипел Андрей, и тут же пальцами нелепо раздвину сам себе веки. – А ты глаза свои разуй, вот так, попробуй! Уши заткнут наушниками, врубят на полную мощность безумную музыку и летят неизвестно куда, неизвестно зачем! Паршивцы!

– Не вам меня жизни учить, Андрей Анатольевич, – прыснул Лёшка. Он брезгливо покосился на кроссовки дворника с дырявыми носами и оголодавшей подошвой.

– Неужели? – взвился встрёпанный дворник.

– За последние пять лет я вас трезвым видел раза два, не больше, – насмешливо заметил Лёшка. – В бомжа превратились и гордитесь этим. Смотреть противно!

– Чего? – возмутился Андрей, смерив собеседника колючим взглядом. – Не понял?!

– Вы всё услышали, Андрей, – с подстебом протянул Лёшка.

– За собой следи, юнец, – колюче посоветовал дворник. – Жизнь – штука сложная. Сегодня на вершине – завтра на дне.

– Я на дно уж точно не опушусь, – смело дерзил он. – Я себя уважаю и…

– Не зарекайся, Алёшенька, – перебил Андрей, лениво потягиваясь и почёсывая затылок. А у Лёшки мурашки по спине побежали от его слов. – Ох, не зарекайся. Запустенье рядом с каждым из нас, и с тобой тоже. Остерегайся собственных страхов. Остерегайся лестниц. И про подвал помни.

– Что?.. – оторопело уронил парень.

– Подвал жизни ещё никто не отменял, – сумничал сосед и, колко склабясь, многозначительно развёл руками. – Возьми на карандаш, и не зевай, когда окажешься один на один с дырявым домом.

Внезапно Андрей бросился к крыльцу. Мешковато сгорбившись, он поднял метлу и, пошатываясь, направился в сторону соседнего дома. На прощание он бросил было через плечо в сторону Лёшка наиграно злой прищур, но неуклюже оступился на бордюре, чуть не свалившись на газон, но вовремя поймал равновесие и отшатнулся и тут же грубо выругался – голодная ещё минуту назад подошва кроссовка приказала долго жить и навеки покинула хозяина, канув в мелкой луже позади дворника. Через секунду он и вовсе исчез из виду. А недоуменный Лёшка остался в одиночестве.

Этот самый Андрей Анатольевич жил этажом ниже Лёшки всё время, что Лёшка себя помнил. И, кажется, всегда выглядел неизменно: неухоженные растрёпанные русые волосы, вечная небритость, затёртая до дыр одежда и обувь, потрепанная объемная сумка через плечо. Он много курил и постоянно был под градусом. Иногда он спал на лавочке у подъезда, бывало и на автобусной остановке или на тротуаре. Даже зимой. И ведь и квартира у него была, и работа, но что-то неустанно тянуло бедолагу на улицу, в нищету и запустение. И только всегда новые кожаные перчатки на руках: и зимой, и летом, всегда чёрные. Чем объяснялась эта идеальность среди остальной заброшенности, Лёшка понятия не имел. Как не понимал и последней фразы Андрея. А ещё Алёшенька.

Озноб пробежал по спине, и Лёшка подёрнул плечами, вспомнив сегодняшний кошмар. Откуда всего лишь дворнику знать об «Алёшеньке» и его боязни перед ступенями?

– Ниоткуда! Полная чушь, – уверял сам себя парень. Но верилось даже себе сегодня с трудом, чего уж про других думать. – Просто фразами кидался. Нужно успокоиться и забыть о страхах и…

И тут перед Лёшкой неожиданно предстала небольшая лестница, которая вела к остановке. Уступы её давно раскрошились от времени, дождя, снега и людских похождений. Сооружение это не будоражило его болезненную панику, нет, скорее, он жалел её. Она была не страшная, а печальная и забытая. Похожи они с Лёшкой. Даже глупо, но так и есть. Он вот такой же заброшенный и одинокий.