Оксана Одрина - Лишний

– Мы не одни здесь… – невозмутимое эхо заунывно разносило по пустому подъезду нежилого дома гнетущий шёпот. – Мы здесь не одни…

Крутая лестница с ободранными перилами, по который Лёшка во всю прыть мчался вниз, тонула в подслеповатой пропасти. Из полумрака бездны тянуло затхлостью и плесенью, а ветхие ступени её не к выходу вели, нет. Загоняли они заплутавшего одержимого тревогами парня в глухой подвал. Чтобы после долгих напрасных блужданий в запутанном лабиринте из потрёпанных комнат, обшарпанных коридоров, дырявых окон, захудалых кладовых и сопревших подвалов в затерянной многоэтажке, жалкий скиталец сгинул в кромешной тьме собственных страхов и безнадёги, заметался в последнем приступе отчаяния и ужаса и ни за что уже не выбрался к живым.

Как вошёл сюда, Лёшка, к ужасу своему, не помнил совсем. Где выход, не представлял. Кто преследует его, и вообразить боялся. А сам уже точно знал, что за спиной.

– Смерть там, Лёх, сам знаешь – это твоя смерть, – нещадно обрекал он себя, ежеминутно оглядываясь и отирая испарину с лица. – Давно думаешь о ней, ждёшь. Сегодня точно за тобой! Беги теперь, найди этот треклятый выход или сдайся и умри…

На миг его охватило уныние, и он замедлил бег – силы и без того уже были на исходе. Попутно он опасливо окинул взглядом плешивые стены очередного межэтажного проёма, а пару секунд спустя, коряво оступился, замялся у крайней обветшавшей ступеньки, собираясь с духом, чтобы продолжить путь, и прислушался к неугомонному эху в недосягаемой высоте над собой.

– Мы не одни здесь… – предостерегающе гундело оно из непроглядной тьмы верхних этажей. И тут же тревожно вторило само себе же с нижних: – Мы здесь не одни…

В том, кто эти невидимые «мы» и где именно находится такое вот сомнительное «здесь», Лёшке пора было бы уже разобраться. Да вот только трезво мыслить именно сейчас не получалось вовсе, как-никак он попал в такую передрягу, что теперь уже точно только чудом сможет уцелеть. Но тут этажом выше нетерпеливо закопошились, то и дело забористо шаркая по полу и ухая по батареям, и Лёшка вмиг притаился в прелом углу. Он замер, ещё надеясь, что всё обойдется. Но когда на макушку посыпалось крошево бетона, он без оглядки кинулся в сумрак очередного лестничного пролёта, терзая кроссовками битые кирпичи – не обошлось.

Спасаться бегством в незнакомом месте было нелегко. Неуклюже спотыкаясь, Лёшка вновь и вновь с размаху налетал на повороты поручней перил, с надломом вышибая из себя воздух. Но едва болезненная пульсация под рёбрами от таких побоев унималась, он взвивался и тут же сердито колотил ногами стойки и тетиву ограждений, и снова пускался на утёк.

В такт бегу внутри парня трепетала паника. Она металась и больно колотила в груди, клокотала в горле. Лёшка часто оглядывался и задирал голову, пытаясь рассмотреть преследователей в темноте, но без толку.

– Иди ко мне, – понёсся сверху приглушённый женский голос, всё сильнее усмиряя вороватое эхо, что теперь еле слышно было в толще черноты над головой. – Иди же ко мне, Алёшенька.

На чужой зов парень не поддался и, секунду спустя, вылетел на очередную межэтажную площадку проклятого подъезда. Он успеет, он найдёт.

– Ну, где же? – отчаянно сипел он, не сбавляя прыть. – Где, где выход?!

Из последних сил Лёшка рвался вниз, а вокруг звенел певучий призыв последовать за той, которою не знал. Но пробежав ещё два пролёта, он всё же остановился – дыхание подвело. Когда же он рывком обернулся, то вмиг вскинулся и ошарашенно замер на месте – на площадке этажом выше стояла женщина без лица в облегающем глухом платье. Сквозняк из ослепшего окна слева трепал чёрный ажурный платок на её голове. Останки стекла осиротевшего проёма противно позвякивали от порывов ветра, а старая в трещинах фанера, неумело прибитая к раме, надрывно скрипела.

– Иди ко мне, – отстранённо обронила женщина без лица. – Иди же, мальчик мой.

Она плавно взметнула руками, и краска на исписанной неказистыми граффити стене рядом с Лёшкой потрескалась, съёжилась и скрутилась, как тонкая бумага от времени или от огня. Вот только огня не было, и времени – была стылость.

Податься вперёд и уцепиться за поручни, было ошибкой – по ним тут же поползли глубокие черные трещины, кроша металл в рыжую труху, а ладонь парня насквозь пробрал суровый холод. Рука больше не слушалась и намертво впилась в истлевающие перила. Пальцы вмиг свело болезненной судорогой так туго, что хоть вой. Напрасно Лёшка задёргался в стороны, выворачивая онемевшее запястье и отчаянно сипя сквозь крепко сжатые зубы, стужа оказалась проворнее, и в пару секунд присвоила себе часть его руки от ладони до плеча.

Облезлая краска на стенах изнутри была грязного красного цвета. Облетая, она укрывала пол алыми чешуйками, словно иссохшей кровью. Чужая кровь, чужая жизнь. Или не чужая, а Лёшкина.

Понять бы, что произошло, но Лёшка не мог сосредоточиться. В отчаянии он дёрнулся в сторону ещё раз, но без толку. С воем ударил ногой в металлические прутья перил, и они звякнули, завибрировали и, наконец, уступив, даровали пленнику свободу и отшвырнули его прочь. Он отпрянул, но споткнулся, не устоял и, заваливаясь назад, сильно ухнулся затылком о стену. Простонав сквозь зубы, он перехватил обездвиженную руку – не чувствовал ничего. Вскинулся – женщина без лица настигала. Она то и знай перегибалась через перила и без устали вторила:

– Иди ко мне. Иди ко мне, Алёшенька.

В висках застучала кровь, и Лёшка вновь сорвался с места и понёсся вниз. Не оглядывался, не прислушивался, мчался со всех ног. Рядом мелькнуло еще окно, но без фанеры. На дряхлой раме он уловил символ – чёрный разорванный снизу круг. Он тут же замешкался, оступился среди битых кирпичей, подвернул ногу и прошипел. И в эту самую секунду перед ним с грохотом обвалились ступени. Лёшка отскочил и вжался в стену, словно та спасёт его, если вдруг лестница обрушится целиком, и замер. Минута прошла. Потекла другая. Омертвевшая ладонь лениво приходила в себя. Чувствительность возвращалась, а холод не уходил – больше и больше проникал под одежду и, цепляясь за кожу, расползался по спине и левому боку.

Под ногами дышала густой пылью чёрная дыра в пролёте: ступени здесь обвалились и оголили ржавую витую арматуру. Скрутил её кто-то витками, загнул, как хотел, против всех законов физики, и спрятал в сером бетонном нагромождении.

– Какая сила способна вот так железо гнуть? – поныл парень, растирая по-прежнему недвижимую руку. – Мне бы хоть каплю той могучей сути.

Вот только делиться с ним выдержкой погнутые металлические прутья не собирались. Да и нужно ли всё это ему? В провале непроглядная темень и сырость, здесь холод. Дома нескончаемые страхи. Ведь треклятые панические атаки прячутся в потаённых уголках его сознания, когда за окном светло, и пожирают его рассудок, когда темно. Нет сил и желания просто идти дальше. И зачем?