Оксана Одрина - Лишний

– Касается, Лёша! Ты следующий после Сашки будешь! – жестоко приговорила его Аня и, шагнув ещё на две ступени вверх, ткнула пальцем в грудь. –

– Ты сумасшедшая, да? – поднял он на смех Аню, отступая на шаг назад. – Опомнись! Нет никакого запустенья. Нет никаких пагуб. Нет никаких дефектов.

– Есть! – не уступала Аня. – В твоей комнате на окне есть знак Порядка. Посмотри.

– Хватит. Я ухожу, – отрезал он. – На сегодня это уже слишком, ну правда.

– Ты так не поступишь, – настояла Аня, мгновенно оказавшись перед ним. – Ты должен помочь.

Крошево старой лестницы, шурша, осыпалось вниз, но она этого, словно не замечала: не оступалась, не скользила, шагала твердо, смело и настойчиво. И взгляд был такой же: упрямый и непокорный.

– Помоги, Лёш, пожалуйста!

– Могу. И поступлю, – жёстко заявил он, стараясь смотреть на Аню равнодушно. – И я тебе ничего не должен.

– Значит, Сашка ошибся! Никакой ты не Дефект! – решительно враждебно высказалась Аня. – Ты просто трус, Алёшенька! И в следующий раз никто тебя от Пагубы не спасёт! Замёрзнешь, как сегодня, и уже не оттаешь! И по делом тебе, храбрец недоделанный!

Слова незнакомой девчонки задели Лёшу так глубоко и больно, что злость, копившаяся весь этот бессмысленный разговор, уже вскипела в груди и всё рвалась наружу. Ему бы накричать на неугомонную Анку, и на том бы их нескладное знакомство уж точно бы закончилось. Но воспоминания о собственном вое, который он затыкал кулаком в злосчастном подъезде в толще жуткого сна, копошась в прахе старого дома на лестничной площадке, остановили его. Это и есть помешательство на почве острого нервного срыва, и совсем не тихое. Лёшка не такой, он адекватный.

– Уходи! – сердито прошипел он и шагнул на ступень выше.

– Ты ещё хуже, чем Пагубы! – швырнула обидами ему в лицо Аня. – Ты не Дефект, ты слабак! И без тебя справлюсь. Сама Сашу найду. Одна. А ты иди домой и спрячься в комнате ото всех, в угол забейся и скули! Так ты и поступаешь, когда накрывают страх, верно?! А они преследуют тебя чаще и чаще. Сопротивляться не пробовал, Алёшенька?!

Лёшка обернулся и надуто процедил:

– Что ты знаешь обо мне? Ничего.

– Ты и сам о себе ничего не знаешь. Ты умрёшь, Лёша, скоро умрёшь, – продолжала приговаривать его к упокоению Аня. – Ты это чувствуешь. Ты не находишь себе места, верно? Потому страхи и не дают тебе покоя. Потому Запустенье тебя и затягивает. Твоё время на исходе. Умрёшь на одной из своих жутких бесконечных лестниц в Запустенье и…

– Хватит! – выкрикнул он и гулко впечатал ладонью в толстые поручни облезлых перил. – Я не умру, ясно?! Я не умру!

– Мне жаль тебя, – хмыкнула Аня, глядя в пол.

Лёша скривился в подобии равнодушной улыбки, ответил:

– А мне тебя нет.

В висках стучала тупая боль. Он отвернулся и помчался вверх, а когда выбрался на узкий тротуар, не оглядываясь, помчался домой обходной дорогой. Спрятал руки в зябкие карманы, и сам спрятался. Скрылся от Анки, ото всех и вся, и от себя пытался, но не выходило: предавал себя мыслями о собственной страшной кончине.

Как влетел в подъезд и поднялся на пятый этаж, Лёшка не помнил. И лестницу свою не помнил, хотя каждую ступеньку знал в лицо. В голове туман и мысли о скорой смерти. Нервы его натянулись, готовые в любую секунду порваться. Анька вывела его из себя, и взбудоражила его дремлющие кошмары. Скоро умрёт, как же! Не дождутся!

Пришёл в себя он только в собственной комнате, когда наступил в мерзкую лужу у кровати. Вода пропитала ковёр насквозь. И как в Лёшке её столько оказалось? Как такое вообще возможно? Носок на правой ноге мгновенно был загублен жидким внутренним миром хозяина. Разозлившись, заехал кулаком в стену, но тут же застонал от боли в плече. Стянул футболку – плечевой сустав по-прежнему был припухший и в жутких кровоподтёках.

– Что за дела-то такие, – простонал он, надел майку, перешагнул своё горемычное болото, направился к окну и отдёрнул занавеску.

Лёшка потянулся к чуть приоткрытой створке, чтобы распахнуть её шире, впустить свежий осенний воздух и просушить палас, а другой упёрся в раму и замер на месте. Под пальцами на белом пластике отделки оказался тот странный знак из кошмара: не до конца прорисованный чёрный круг, разорванный снизу. Правая ладонь сползла с ручки, так и не повернув её, и съехала на подоконник.

– Ну нет, этого просто не может быть, – выдохнул он, не веря своим глазам. – Она не знала. Не могла…

Поразило его лишь на минуту. Лёшка провёл по рисунку пальцем – не стёрся и даже не смазался. И вдруг в сером мареве прямо перед ним проявилась тёмная комната, и пахнуло плесенью. Его передёрнуло от отвращения, закружилась голова, испарина проступила на лице. Он упёрся в раму и закрыл странный знак на окне. Ладонь мгновенно пробрало острой болью. Он вскинулся и вскрикнул, сильнее вдавив руку в разорванный круг. И в ту же секунду удушливый, пропитанный сыростью воздух заполнил всю комнату и потянул его самого в знакомый полумрак.

По идеально белому пластику окна поползли тонкие чёрные трещины. Они разбегались, перебирались на шторы, стены, потолок и пол. Многострадальный ковёр вмиг обветшал, расползаясь на глазах на дряхлые пыльные клочки. Обои на стенах облезли, просалились и местами свисли ободранными кусками. Люстра почернела. Плафоны на глазах покрылись пылью и потрескались. Облезлые кольца на цепочках обрывались, падали и беззвучно исчезали среди хлама на полу. Оголённые провода, искрясь, разрывались на куски. С потолка осыпалась штукатурка, а пол стремительно дряхлел и выковыривал из глубины ветхие доски, которых здесь никогда и не было.

Лёшка оцепенел. Мир, его личный, скрытый от любопытных глаз мир, рассыпался в прах. Это неправда! Он бросился к выходу. Ухватился за дряхлую отколотую ручку и толкнул дверь. Она со скрипом распахнулась, слетела с петель, рухнула и с мерзким хрустом рассыпалась в труху у ног.

Запустенье, вот оно! Мгновенно вспомнилась отважная Анька, что просила о помощи, а он не поверил, разозлился на неё за жестокие слова и на себя за мысли о смерти.

Задыхаясь и хрипя от плотной пыли, Лёшка пробился на кухню. Но разруха не отставала, захватывала и уничтожала комнату за комнатой. А он всё рвался к выходу. Потолок в коридоре с грохотом обвалился, но парень успел отскочить и закрыться руками. А когда добрался до входной двери, задёргал защёлку, пытаясь, провернуть – не выходило. Замочная скважина за пару минут проржавела насквозь и намертво зажала почерневший ключ.

– Давай же! Давай! – кричал он, мотая дверную ручку в стороны. – Ну, давай же!

Но разруха оказалась проворнее и добралась до Лёшки быстрее, чем он смог спастись: одежда быстро покрывалась сетью мелких чёрных трещин, ветшала и выцветала. Он заметался в умирающей прихожей, так и не открыв дверь ключом, и задыхаясь от едкой взвеси, что смогом повисла гибнущем доме, с размаху ударил в замок ногой. Ещё и ещё бил.