Пётр Некрасов - Маньяк, похожий на меня. Детективные рассказы и повести

– Ну и я пойду тогда, – сказала она безразличным голосом. Прямо таким же точно голосом, как Катюша по телефону.

Отвернулась и хотела пойти по тропинке, но не обратно к двадцать шестому, а направо, между заброшенными корпусами, к анатомичке, где лежал прикованный наручниками к батарее охранник-Жокей. А может, к закрытой столовой – перекусить, кто её, психопатку, поймёт?

– Эй, – позвал Костя. – Ключ от наручников я выбросил, ты не найдёшь. Ствол менты подберут там, где я его кину. Пулю со спортплощадки примерят. Труп, который вы притащили ночью с «Квадрата», опознают в анатомичке. Я же опознал. Это мой сокурсник Андрей Коротенко, жлоб и культурист, я его вообще-то не очень любил. Но он ещё недостаточно вымок в формалине и недостаточно лишен скальпа. Твой любовник – бандит, его арестуют, и когда он поймет, что не выкрутится, то тебя обязательно сдаст. Ты не выплывешь.

Она выслушала его внимательно. А потом, не оборачиваясь, пошла прочь. Она хромала и сутулилась. Жалко был на неё смотреть. Но она неплохо смотрелась среди покорёженных труб, ржавых лестниц и луж битума на грязном песке. Была в этом какая-то дикая гармония.

Костя ещё раз посмотрел на пистолет. Ну, так и есть: затвор взведён, а предохранитель – это ведь предохранитель? – не передвинут. Аккуратно, нестриженым ногтем левой руки – зря, что ли целый день в перчатке ходил? – Костя коварный рычажок переставил. Медленно поднял руку, пока не совместились мушка, целик и подпрыгивающие при каждом шаге женские плечи под джинсовой курткой…

– Эй! – снова позвал он…

Все назначенные на завтра экзамены и все занятия отменят. Зачёты поставят автоматически тем, у кого пропущено не больше двух лекций. Всю ночь и весь завтрашний день по институту станут ездить и ходить уже не три и не десять, а гораздо больше человек в милицейской форме и штатском. К полудню появятся журналисты, через два часа дождутся сурового майора, с лицом и голосом закоренелого язвенника, который скажет, с ненавистью глядя в телекамеры:

– Пока обнаружено несколько тел, проводится проверка.

Ещё через неделю тот же майор, но уже благодушнее, объявит с экранов телевизоров:

– Сотрудниками правоохранительных органов раскрыто преступление и пресечена деятельность серийного убийцы.

У ректора будет микроинфаркт, и бедолагу госпитализируют на кафедру кардиологии. Две другие кафедры института ожидают внеплановые переаттестации. Они пройдут удачно. Дверь в анатомичке обобьют жестью и поставят на ней кодовый замок, как на сейфе с драгоценностями. У студентов там станут проверять не только билеты, но и паспорта. Много хлопот. Но сокурсников Лесового они уже не затронут. Они перейдут на старшие курсы, где анатомия – пройденный этап.

Костя и Лавров, получив неожиданную фору, сдадут сессию на твёрдую четверку. Абдулгамид Аликович Алиханов сдаст сессию на твёрдую тройку и очень этим удивлённый уедет к родным в город Моздок, чтобы, горестно покачивая головой, рассказывать, как «у них в институте всех убили». Доцент Оганесян защитит докторскую и станет профессором. Виноградова отчислят, он так и не осилит зачёт по латыни.

Димка Лавров вскоре расстанется с Наташкой Филоновой и закрутит роман с её подругой Майей.

Бемби перестанет подходить к телефону, когда её спрашивает Костя. Навсегда.

Котельную починят.

Но всего этого Костя Лесовой, конечно, ещё не знал, когда пролезал сквозь дыру в заборе. Это была уже другая дыра, до остановки здесь гораздо дальше, но зато рядом стоит телефонная будка. Костя энергично зашагал к ней, нашаривая в кармане последний оставшийся жетон. Надо позвонить Бемби, поговорить с ней по-человечески, пообещать, что всё будет хорошо. А потом взять себя в руки и перед завтрашним зачетом, дома, в спокойной обстановке, хотя бы ориентировочно, в общем и целом, посмотреть – что же всё-таки написано в главе «Ангиотензины» учебника фармакологии…

Костёр получился на славу. Он, во-первых, горел, во-вторых, был большой, в-третьих, всем своим видом внушал полное доверие: лесного пожара не будет. Костёр разжигал умеющий ходить в турпоходы Саша Брославский. Чуть поодаль стояли унылая Таня Таволгина, прижимая к груди охапку сухих веток, и юный Брюс с ещё парой веточек в руке. В глазах обоих отражались языки пламени и читалось восхищение. Костёр удался.

Чего совершенно нельзя сказать о палатке.

Те, на чью долю выпала её установка, взялись за дело на редкость энергично. Витя Светлов, а правильнее сказать, Виктор Сергеевич Светлов, как и положено ответственному за всё здесь происходящее, давал ценные указания, сдвинув длинный козырёк джинсовой кепки на самые глаза. Одетый в шуршащий адидасовский костюм Миша Левин с ироничным видом вколачивал алюминиевые колышки в усыпанную сосновыми иголками почву. А могучий бородатый Толя старался удержать вертикально две палочки, которые вроде как должны подпирать крышу палатки. Тщетно. То есть, палочки Толя удержал, удержать что-либо ему не стоило ни малейшего труда. Но вот он ослабил хватку, и вроде как натянутая палатка сделала попытку завалиться одновременно вправо и влево, да так и застыла в нерешительности.

– Ой! – сказал Толя и озадаченно поправил очки с мощными диоптриями.

«Нет, с ними каши не сваришь», – в сотый раз подумал Саша Брославский. И тут же инстинктивно поглядел туда, где на поляне беспорядочно свалены рюкзаки. Котелок не забыли, это прекрасно. Не такие уж идиоты. Это я идиот, что сюда с ними попёрся.

Сосновый лес обступал поляну и сбегал к реке. Ещё один участник турпохода, Марецкий Вадим, сидел под одинокой сосной, прислонившись к её рыжему стволу рыжей башкой в огромных наушниках, и слушал обожаемый «Наутилус Помпилиус». Светлов, как лицо ответственное, уже не раз к Марецкому и подходил, и втолковывал, и кричал сквозь наушники, что, выехав на природу, слушать магнитофон неразумно в высшей степени, это и в городе, дома на диване можно делать с не меньшим успехом. Но Вадя Марецкий пропустил все доводы разума мимо заткнутых любимой музыкой ушей. Один лишь раз, переворачивая кассету, он возразил:

– Это не магнитофон, а плеер! Это во-первых! – и вывернул громкость до отказа. Гитару свою пресловутую он прислонил к той же сосне с другой стороны, а в ствол несчастного дерева демонстративно вонзил крохотный туристический топорик. По всему видно, что рыжий Вадя Марецкий страшно обижен, причём на всех. Он не разжигает костёр, не ставит палатку, даже не моет посуду – он слушает музыку и калечит деревья. Да ещё и ждёт: может, кому это всё не понравится?