Пётр Некрасов - Маньяк, похожий на меня. Детективные рассказы и повести

Когда тропа расширилась и влилась в обычный лесной проселок, Марецкий обогнал всех и быстро-быстро зашагал вперед.

– Вадик, ты куда? – крикнул вслед Толя.

– От вас подальше! – рявкнул Вадик, как будто именно Толя чем-то его особенно уел.

– А вдруг пойдёшь не туда? – Толя, чьи запасы доброты казались беспредельными, жалобно оглянулся на Брославского, но тот молчал, снова пересчитывая проходящую мимо «Бригантину». – А если там, впереди, развилка будет?

– Подожду! – пообещал Вадим и, вздымая облака пыли, устремился вперёд. Гитара болталась за его плечами и била по рыжему затылку.

Саша пропустил мимо вздыхающего под тяжестью двух рюкзаков Толю, пропустил Майю с Левиным, обсуждающих что-то на ходу, и худосочного Брюса, снова дымившего как паровоз. По лицу Брюса было заметно, что он попытался снова рассказать Тане про свои подвиги и навыки, а Таня послала его подальше, но мастеру единоборств на такие пустяки наплевать. Таня шла последней и не очень быстро.

– Как твои ноги? – спросил Саша, когда они поравнялись.

– Уйди, пожалуйста, Саша, – попросила Таня, внимательно рассматривая следы на дороге, как будто старалась случайно не наступить на отпечаток ноги Марецкого или Брюса. – Уйди, пожалуйста.

В голосе бедняжки слышалось столько горечи, что, пожалуй, съезди Брославский прошлой ночью в город, чтобы задушить любимую Танину кошку, и тогда не заслужил бы большего. Отлично, подумал Саша, отлично. Девушке больше не нравятся Микки-Маусы.

– Танюша, – как можно мягче и убедительнее сказал Брославский, – ты мне ответь, пожалуйста, на пару вопросов. Виктор ведь застал вас с Брюсом у муравейника, правда? А куда он после этого ушёл?

Таня откинула волосы с лица и посмотрела на Сашу с вызовом. На щеках её остались мокрые дорожки, в глазах – непонимание:

– Да понятия не имею, куда!

– Нет, Танюша, – Саша говорил как можно вежливей и будничнее, – ты меня не поняла. В какую сторону Виктор ушёл сразу после того, как накричал на вас?

– Ну туда и ушёл, – неопределённо мотнула Таня головой. – Вниз.

– Вниз – это куда? – спокойно уточнил Саша.

– Туда, к мосту.

«Ага, – подумал Брославский, – об том и речь. Это и непонятно».

Таня хлюпнула носом и довольно злобно сказала:

– Сначала Витя наорал на меня ночью… Обзывал по-всякому и Брюса, и меня… Но у него хоть повод был… А теперь ещё эта скотина… Этот ваш Вадя…

– Значит, – перебил её Саша, – Виктор после скандала направился прямо к палатке?

Он не валял дурака, а желал удостовериться, что студентка с филологического ничего не путает. И преуспел. Студентка даже тихо зарычала от ярости, что он такой тупой:

– Да почему к палатке? Я же сказала, вниз пошёл, к мосту, в лагерь не возвращался.

– А в руках у Виктора было что-нибудь, когда он на тебя орал?

– Топор? – Таня уже не плакала, даже слабо усмехнулась.

– Да что угодно. Держал он что-нибудь в руках?

– Ничего не было, – Таня красиво пожала плечами, перед тем как снова ссутулиться.

…Главный ужас в чём? Незнакомого мужика у моста пристукнули дубиной, которую кто-то ночью подобрал у костра в нашем лагере. Я плохо знаю Виктора Светлова. Может быть, он псих, который, поругавшись с девушкой, кинется убивать случайного прохожего, попросившего закурить. Мне так не кажется, но чужая душа, конечно, потёмки. Гораздо важнее другое. Светлов, взбешённый изменой любимой девушки, наорал на неё и бросился к шоссе. В руках у него ничего не было – ни топора, ни дубины. В лагерь он не возвращался, про рюкзак и не вспомнил. Да и зачем специально возвращаться? Не настолько Светлов безнадёжный романтик, чтобы суковатую дубину в лесу не найти, если уж очень нужна.

– Танюша, ещё вопрос можно? Светлов одет был нормально? В куртке, в кепке?

– Так он всегда в куртке и в кепке! И по телевизору. И в кино. И когда целуется, тоже в кепке! – голос Тани дрожал, как видно, быть возлюбленной гения нелегко. Но интересно.

– А после всего этого ты куда пошла?

– В лагерь пошла. В палатку. И заснула там.

– А когда в лесу кричать начали? Проснулась?

– Не просыпалась я! И тебя я тоже не будила. Не будила я тебя ночью!

– А заснула быстро?

Саша с Таней шли по дороге рядом. Случись такое вчера, Таня, наверное, умерла бы от счастья. Сейчас она оставалась живой и даже довольно раздражённой:

– Нет, не быстро я заснула. Полчаса в себя приходила после этого скандала.

– Кто-то в лагере ещё не спал?

– Да нет. Тихо было. Я слышала, как шишки с сосны падают.

…Поверим Тане – Светлов в лагерь не возвращался. Поверим Тане ещё раз – он ни за что не бросил бы свою кепку. Этот самовлюблённый гений, этот Виктор Сергеевич, если он кого-то решил убить, но уронил при этом кепку, он кепку сначала поднимет, отряхнёт и наденет, и только потом бросится в смертоносную погоню. Да ещё и на глаза её натянет пониже. Что бы там ни было, но кепка не останется валяться где-то в стороне от тропинки, да ещё заляпанная кровью…

– А не самому Витьке Светлову голову проломили? – помнится, спросил Марецкий.

У моста лежал труп. Но мы не обшаривали всю излучину, берег реки, высокую траву. Этим сейчас займутся приехавшие по вызову сыщики. И если где-то там лежит с проломленным черепом гениальный бард, а я бодро шагаю прочь, запихав окровавленную кепку к себе в рюкзак… Получится неловко…

Впрочем, кепку Светлов мог обронить ещё в одном случае. Нарочно. Если сошёл бы с ума и решил убедить всех, что его дурацкая песенка – больше, чем песенка. Что в нем и правда воскрес давно покинувший этот мир маньяк с почтовой сумкой на плече.

И только так можно объяснить подожжённый муравейник.

А теперь поверим Тане Таволгиной в третий раз. Взволнованная своей запутанной личной жизнью, эта кобыла засыпала добрых полчаса и никаких криков в лесу не слышала. Из чего следует, что разъярённый Виктор Сергеевич Светлов за это время успел бы три или четыре раза выбраться на ночное шоссе и выбыл из любой игры, которая тут игралась. И никто, ни Светлов, ни Сжигатель Муравейников с канистрой бензина на плече, пока не заснула Таня, не мог бесшумно подойти к нашему ночному костру и унести заветную дубину. Единственную улику, связавшую убийство у моста с нашим походом.

Если только Таволгина не врёт, конечно.

– И что он конкретно сказал, когда уходил?

– Я уже говорила тебе, Саша. Что убьёт. Я ничего не преувеличила.

– Он пообещал, что убьёт тебя? И всё?

Таня снова посмотрела на Сашу своими глазами-блюдцами. Блюдца уже высохли.

– Ещё он меня назвал сукой, если тебя именно это интересует, – сообщила она.

– Нет, не это, – вежливо сказал Брославский, – но ты всё равно извини.

…Майя права, – думал Брославский ожесточённо, – мы все идиоты, и я – главный идиот. Мне нужно было ночью посмотреть на часы. Мне нужно было ночью выволочь всех из палатки и пересчитать по головам. Тогда бы я знал, кто спит в палатке, пока в лесу кого-то убивают. Тогда бы я знал точно, кто затеял драку у моста. Там ведь вообще не было драки в обычном понимании слова. Там произошло что-то другое, что-то скверное, странное и настолько простое, что мне вовек не догадаться.