Максим Мартынов - побудьте понятым

– За репост, – тихо усмехается Коля.

– Так и думал, – обращается к следователю, – ну серьёзно – репост ВСети? Дайте угадаю – он там Навального запостил? Или воров и взяточников из Единой России метлой гонял? За простое слово его сажать? За собственное мнение? Это детство мы уже проходили, помните? Дайте лист, – Лёха удивлён, что ни разу не сбился в порыве.

– Тебе нах..й это надо? – спрашивает лейтенант, надвигаясь на Лёху.

– Да сам пока не знаю, – честно отвечает Лёха. – На самом деле, вообще не надо. Мне домой надо.

– Ну и?

– Ну отпустите, и я пойду…

– Эх, Алексей Васильевич, вы сейчас не Ермакова защищаете, вы себе дело шьёте, – следователь встаёт из-за стола, идёт к выходу, оборачивается к лейтенанту:

– Обоих в бобик.

– А что я нарушил-то? – беспомощно спрашивает Лёха.

– Давай уже, – лейтенант выталкивает его из дома, сажает в бобик, следом охранник запихивает Колю.

Уволился, сходил за хлебушком, так и не дошёл до семьи. Лёха понимает – по-другому и не могло кончиться, – но всё же едет в райцентр в нелёгком ах..е. От себя и от той лёгкости, с которой его запихали в бобик. Хотя, как минимум, процессуально он был прав.

– Грешишь, Василич, грешишь! Где так нагрешить успел? Не греши, Василич, – твердил Лёхе капитан полиции Перелезков. Седоволосый, с вкраплениями непонятной, но вроде естественной хны. Прищур хитрый, глаза почти бесцветны, но вроде голубые. Он еле шевелил пьяным языком, а ещё доказывал Лёхе, что немножко экстрасенс и сейчас, коснувшись его грудной клетки, сделает из Лёхи что-то нечто-то, и узнает, видимо, все грехи. В это время где-то вдалеке накатывал лёгкий звон стеклянных колокольчиков. Им подыгрывала флейта или другое нежно-духовое, но Лёха знал только флейту. Перелезков постепенно потускнел, а из сочетания флейты и колокольчиков Лёха вдруг вычленил свою полифоническую мелодию на мобильнике, и резко проснулся.

Тишина. 3.13 на голубом дисплее. Никаких пропущенных звонков. Но через секунду Лёха вздрогнул от колокольчиков в реальности. Абонент Иоитибсин сказал:

– Доброй ночи, Алексей Васильевич, помощник оперативного дежурного Лесниченко беспокоит. У нас труп в Семиболотинске. Ждём вас.

Лёха внутренне радовался, когда звонил Лесниченко. Спокойный, вежливый, даже культурный для своей среды. Но про себя зафиксировал: раз Лесниченко, значит в напарниках у него Перелезков.

– Труп мирный? Следы насилия?

– Не знаю, Василич. В ванной.

– Ну пусть участковый соберёт материал – завтра мне передаст, – Лёха имел полное право не выезжать на труп без явных признаков насильственной смерти.

– А если следы есть? Сто двадцать километров, Василич, две машины в один день шеф туда не даст.

– Ну может, как-нибудь чего-нибудь? – сонно упирался Лёха.

– Василич, не заставляй будить Алекбаева, – знали, на что давить. Алекбаеву ничего не докажешь, тем более в этот час ночи, тем более если это Лёха. Он попытался сопротивляться молчанием, но это не та ситуация – от него ждали ответ.

– …Хорошо, через 10 минут буду, – буркнул и отключился.

«Иоитибсин». Слишком много личного в этом слове. Надо поменять на другое, например, бесстрастное «Дежурка». И мелодию поменять. Уже мерещится где попало, – Лёха уже чистил зубы, глотнул воды из-под крана, следом опрокинул её горсть в лицо, оделся в прокисшую пыльную дневную одежду, и через одиннадцать минут и две тысячи шагов от дома стоял у Ангалымского РОВД. А в РОВД его встречал пьяный Перелезков со словами «Грешишь, Василич, грешишь» и характерными жестами в область грудной клетки.

Перелезков будто чувствовал Лёху. Потому что Лёха за каждое преступление чувствовал личную вину. И какой-нибудь грех, чаще всего любодейского характера, действительно сразу же всплывал в памяти после этих слов. Насколько к этому серьёзно можно относиться, слава главного грешника за Лёхой закрепилась основательно. Как и за оперативным дежурным Перелезковым. На пару они всегда в дежурные недели становились «соучастниками» самых серьёзных преступлений, на уровне посёлка, конечно. И почему-то больше других Лёху подначивал в грехах именно Перелезков.

После очередной немой исповеди Перелезкову Лёха зашёл в кабинет оперов. Остальные члены группы – участковый, опер, водитель – были уже там. Эксперт-криминалист, как обычно, задерживался дольше всех. Потому что пенсия вот-вот, а он на два района – ценный кадр. Эксперта-судмедика отродясь в Ангалымске не было – он приезжал из соседнего города только на вскрытие. Через полчаса подъехал криминалист, и все тронулись на буханке в Семиболотинск.

Дорога туда – сплошные взлёты и падения среди тайги. И гравий. На дальних расстояниях Лёха сразу окунался в дрёму, заодно пролистывая в уме фотографии прошлого.

Фотография первая, на которой Лёха пляшет в День Прокуратуры

– В общем, спасибо огромное, что приняли меня, – держа бокал, подытожил свой немногословный тост Лёха. – Постараюсь не подвести, – при этом смотрел он не на своего начальника Алекбаева, а на заместителя прокурора Шевцову.

– Ещё не приняли – ещё не аттестовали, – съязвил Алекбаев, видимо, поймавший взгляд не в ту сторону.

– Эх, Лёха, тебя тост попросили, а ты развёл тут. Ты же умеешь тостовать, – сказала зампрокурора Шевцова.

– Что на уме, то и на языке – чистосердечно, – Лёха не верил, что умеет тостовать, но заметил, что его часто просят. Может, для тренировки, может, потому, что новые мысли нового человека звучат за столом. Может, как самого трезвого, говорящего тосты исключительно за бокалом минералки. А может, просто на потеху, на «наивного чукотского парня» посмотреть. Но его речь действительно была сейчас не к месту.

Потому что праздновали день Прокуратуры, а не Лёхино назначение. Все вместе – судьи, адвокаты, следователи. Разве только без РОВД – те считались другой кастой, дружившей только между своими.

– Всё хорошо, Лёха, только стержень тебе ещё нужен. И два дела в месяц. И пахать, пахать на аттестацию. И стержень, – сказала Шевцова.

– Ещё не приняли, – повторил невпопад Алекбаев, быстро пьянея и заплетаясь языком за рюмку. Алекбаев работал старшим следователем до Лёхи всего года три. Устроился за счёт папиных связей, сначала попыхтел немного опером под папиным боком, а как появилась возможность, пошёл уже в следователи в соседний Ангалымский район. За счёт папиных связей он и держался на своём месте, а затем на месте руководителя отдела при новообразованном Следственном комитете. По большому счёту, и сам Лёха оказался здесь за счёт небольших, но всё-таки связей.

Дальше началась безумная пляска, какой не было у Лёхи больше никогда. Все смеялись над его движениями, но он любил, когда над ним по-доброму смеются, любил впитывать в себя смех. И сегодня на тридцать шестой день работы он счастливо развевал во все стороны свои конечности. Всё только начиналось. До первого дела, за которое Алекбаев выпьет его кровь, оставалось две недели.