Максим Мартынов - побудьте понятым

Это был последний совместный день Прокуратуры. Через год Следственный комитет, куда устроился Лёха, и собственно Прокуратура разбежались насовсем, не только организационно, но и «жилищно» – из здания прокуратуры пришлось съехать в арендованное, поскольку «наша квартира нужна нам самим, а у вас теперь свой бюджет, из которого вы нам ничего не плотите». А дальше прокуроры по указанию сверху начали жестить, по поводу и без возвращая уголовные дела, возможно, показывая, кто тут хозяин в доме правосудия. А Комитет начал больно часто обижаться. Судьи и адвокаты оставались в сторонке, они никогда и не были настолько близки и тем, и другим, и между собой, наверно, тоже. Новый год – единственный праздник – по инерции ещё пару лет проводился совместно, но опять же без РОВД. Но даже он подогревал прохладу в отношениях на несколько стопок дольше обычного. И то не во всех.

Фотография вторая, на которой Лёха с умным видом изучает первые материалы

Лёха трепетал от счастья, когда получил первые два материала в собственное производство. Как он их смаковал и дотошно изучал каждый листик – думал, что это материалы века, что вот он сейчас покажет, как надо работать – с ходу сделает идеальное расследование.

Начальство ему твердило – ты теперь самостоятельное процессуальное лицо – действуй-предпринимай. Слышать, что Лёха самостоятельный – приятно. Но предпринимать, как позже выяснилось, он мог что угодно только в рамках письменных указаний шефов – Ирины Викторовны Любомирской – заместителя, и СанСаныча Алекбаева.

Два первых материала. В правом верхнем углу на каждом рапорте подпись шефа – следователю Понятому в рамках ст. ст.143—144 УПК РФ. Первый материал чуть тоньше – по факту незаконного проникновения в жилище. Второй чуть толще – по факту превышения должностных полномочий участковым тогда ещё милиции.

Радость от первых материалов сменилась к обеду озабоченностью ещё тремя новыми. А к вечеру лежали на столе уже десять штук. Приятность от самостоятельности улетучивалась вслед за стройностью мыслей и последовательностью действий, Лёха не знал, за что взяться первым, вызывал невпопад свидетелей, подозреваемых и потерпевших. А ночью его самого вызвали на первый пожар с трупом. Стройность и последовательность в этот же день забылись навсегда.

Фотография третья, на которой Лёха получает первую зарплату

Первую следовательскую зарплату. Большие деньги. За неполный отработанный месяц – 20 тысяч. Лёха сразу с них купил простенький телевизор и поставил его на кухне арендованной квартиры. Кажется, первая крупная покупка. За тыщи три. О нужде в еде можно было забыть. Да в ней и не было каких-то притязаний. Сыр, колбаса, курица, доширак. Но на колбасу и сыр в студенчестве не хватало, а теперь вот можно позволить.

Бухгалтер выдала зарплату со стандартным напоминанием «когда проставляешься?» Лёха положил деньги в левый нагрудный карман рубахи. Купюр десять, наверно, не больше. И сразу ощутил ожог. Очень неприятно зажгло, сердцу стало почти больно. Лёха попытался отрешиться от денег, повторяя, что это ж всего лишь бумажки. Но сердце запомнило. Вот тогда бы понять, что никогда. Нельзя. Работать. За деньги. Лёха вроде бы и не работал за них. За идею. За справедливость. Против преступности. Но в первый же месяц его начали ломать за показатели. И вышло, что через пару месяцев Лёха работал, лишь бы выплатить кредит за однушку. За деньги, получается.

Сердце запомнило. И ещё несколько месяцев напоминало Лёхе своим жжением, каждый раз при получке. Что он предаёт себя. И мечту. Мечту потерянную, забытую за пять лет на юрфаке. Выплывшую наружу и ожившую много позже. Сердце запомнило. Сердце напоминало. Но потом, как и Лёха, привыкло.

***

Ехали в Семиболотинск долго – приехали быстро. Потому что Лёха мог уснуть в любом положении и в любой машине – студенческий опыт катания на электричках и постоянная усталость помогали.

Посёлок состоял из одной большой многоэтажки посреди болот рядом с нефтегазовыми скважинами – для ЖКХ такая композиция выглядела очень удобной. Для социального расслоения не очень. Но здесь быстро нашлось решение, которое естественным, добровольно-принудительным путём реализовывалось – подъезды. Власть имущие справедливо рассудили, что самый козырной подъезд тот, который ближе к райцентру и к выезду. А также он дальше от ветра. Однако крайние квартиры зимой промерзают, поэтому первый подъезд отдали охране нефтегаза. Второй – начальникам – замначальникам и учреждений. Третий – инженерам. И оставшиеся шесть подъездов – рабочим. А десятый – маргиналам – скатившимся, спившимся, или попытавшимся хоть раз добиться справедливости. Казалось бы, здесь же на первом этаже должен был располагаться участковый пункт полиции. Но умы решили, что полиция должна охранять администрацию и храм в первых подъездах. Рядом с маргиналами же находилась школа. Посередине спортзал и больница.

За десятки лет дом начал разрушаться с маргинальной стороны. Подъезды начальств регулярно ремонтировались. А нищие подъезды были властью заброшены, так как у нищих почему-то не хватало денег на ремонт и оплату коммунальных услуг.

Участковый пункт полиции был с камерой на одно место, парой кабинетов и спальней на пять коек для приезжих коллег.

Бобик-буханка остановился у первого подъезда. К десятому пошли пешком. Дороги там не было уже пару лет – смыло дождём. Лёха с группой поднялись на третий этаж.. Однокомнатная квартира. Прокуренная, прогнивший воздух. Никто не встречает, дверь открыта. Лёха знал, что труп лежит в ванной. Но прошёл мимо, привыкая к противному сладкому запаху. В комнате спал сожитель. Стол загажен окурками, пустыми стаканами, бутылками, остатками еды. На кухне тоже грязно. В ванной текла горячая вода, кран был сломан, комната в пару. Женщина лежала в ванной «калачиком», только одна нога куда-то неестественно стремилась. На виске женщины светилась гематома, кровь на ободе ванны. Пробка в ванной вытащена, но участковый сказал, что спустил воду, т.к. тело было под водой. Струя воды била мимо тела, струя горячая, тело лежало уже чуть ли не сутки, от запаха тошнило, хотя реально Лёху ещё ни разу за все трупы не вырвало. Пытались разбудить сожителя – никак. Разбудили, а он даже не в курсе. К концу дня он отошёл, уже находясь в камере. И дал какие-то несвязные дурманные показания. Лёха занёс их в протокол. Описал место, сожителя решили не забирать. Соседи говорили, что никаких ссор и скандалов, особенно драк, слышно не было.

Домой Лёха вернулся к двенадцати ночи и сразу плюхнулся в кровать. Через три часа он опять вздрогнул от флейты с колокольчиками. Абонент Иоитибсин вещал: