Жюль Мари - Ошибка доктора Маделора. Серия «Мир детектива: Франция»

Анне, казалось, тяжело слушать таинственного гостя, она теряла сознание, насилу сидела она в своем кресле. Этот человек внушил ей непреодолимый ужас, но она невольно покорялась его влиянию.

Не вставая со своего места, Пиэкер пододвинул свой стул к ее креслу. Сделав это, он сказал:

– Полно ребячиться! Лучше выслушай меня!

В этот момент на его бледном лице был ясно виден гнев, внутри Пиэкера клокотала ярость, поднималась желчь. Лицо его конвульсивно перекосилось, и на нем появились глубокие морщины. Жилы на руках вспухли и налились кровью. Они походили на туго натянутые канаты. Рот угловато скривился под его бородой. Мускулы на лице запрыгали. Не знающие границ, страсти волновали его низкую душу.

Наконец, он начал свое повествование.

Каждое слово, срывавшееся с его губ, напоминало своим звоном звуки стальной пружины, которую сначала натянут, а потом вдруг пустят.

Анна, неподвижная и словно привязанная к своему месту, сидела и слушала.

Она была очень напугана. Ее губы, от страха, были приоткрыты. А Пиэкер рассказывал.

Пиэкер говорил, кто он и что с ним стало… Видите ли, с ним круто обошлась судьба. Он долго распространялся о том, кем он был, и кем была прежде его старуха – Антония.

С цинизмом, в котором звучали, то насмешливые, то угрожающие ноты, нисколько не стесняясь, разворачивал перед бедной, униженной женщиной длинный фолиант, с изображением на нем позорных и бесчестных дел, которыми была наполнена их жизнь, их существование…

– Антония умерла! Скажите, пожалуйста! А, да – вот оно, в чем дело! Конечно, эта госпожа Батёр распустила этот нелепый слух! Подождите еще, старуха проживет до ста лет! Она переживет его, Пиэкера, это – несомненно. Переживет и схоронит. Поклясться можно, что коньяк, который она потягивает, будет ей только на пользу. Он добавляет ей кровь в жилы! Да, а что вы, в самом деле, думаете?..

Да и препотешная же она, эта Антония! Право, она была всегда славной женой, доброй и верной. О том, что такое гордость, она и понятия не имела. И судьба ее тоже! Сегодня деньги, а завтра – крайняя нищета. Привыкла жить настоящей минутой и не заглядывать в будущее. Благородна была всегда, но, зато, и сумасбродная! Есть у нее, о чем вспомнить в молодости. Да вот, к примеру, никаким трудом не брезговала, все было на руку. Да и то сказать: разве можно в Париже оставаться разборчивым при такой жизни. Будешь слишком разборчив, так и околеешь с голоду!

На протяжении всего этого времени, пять… ну, шесть приговоров за воровство или укрывание чужой собственности. Пять или шесть раз – не более того! Пустяки, в самом деле! Впрочем, она как-то раз была приговорена к ссылке на десять лет. Не совсем приятно! Притом, что она была невиновна!..

Он, в это время, устроился так, что его отправили в Пуасси. Зачем? Почему? Так себе!.. Не зачем, и не почему! Просто – фантазия! Фантазия артиста! Хотелось оставаться на воле, когда Антония сидела под замком.

В брак вступили они уже потом, после того как ее выпустили. Но и замужество не принесло им счастья. Открыли было прачечную, да дела шли очень плохо. Затеяли было перепродавать одежду – полиция обратила внимание на их лавочку. За Антонией стали смотреть в оба глаза.

Он, Пиэкер, между тем, ломал голову над изобретением различного рода безделок, которые старался продать, толкаясь по бульварам. Так вот они и жили!

Жили? Да разве это жизнь! Скорее, таким образом, они околевали с голоду. Все выжидали случая, как бы разбогатеть, но как назло, случай не представлялся.

Вот уже три года, как Антония и он подбирают выброшенное тряпье по улицам, таская за спиной корзины. Нет ремесла более унизительного. Но вот в чем дело! Приходит старость! Антония пьет. Он, Пиэкер – тоже. Да и то сказать, совершенства нет на земле. За вином все забывается.

Старуха моя ни за что на свете не хотела рассказывать мне, где находится ее ребенок. Ни за что на свете! Ни угрозы, ни побои – ничего не помогало. А между тем, я на этот счет не скупился.

И вот, в один прекрасный день, под влиянием выпитого вина, под влиянием голода, в минуту откровенности, она во всем призналась. И он, Пиэкер, пустился разыскивать Батёров.

Два дня спустя, он уже знал, что сталось с дочерью Антонии и Лебордье. По наведенным справкам оказалось, что она замужем, богата, счастлива… Но главное… главное, она богата!

После этого, перевернули все вверх дном, чтобы найти где-нибудь в доме деньги… Следовало обновить гардероб, нужны были деньги чтобы доехать из Парижа.

Денег они достали. И вот теперь они в Шато!

И как же они теперь рады оба, и Антония, и Пиэкер, что могут все рассказать доброй барыне – Анне Комбредель, которая, конечно, не придет им на помощь, в виду их бедственного положения…

Вот, что рассказал Пиэкер.

Закончив свой рассказ, Пиэкер сразу же перешел прямо к делу.

– Вы, может быть, думаете, что весь рассказ – только выдумка! – сказал он. – Отнюдь нет. Мне решительно незачем врать. И при этом, перед кем? – Перед дочерью, хотя и не родной.

Анна слушала и молчала.

– Но, главное, – продолжал Пиэкер, – дело-то заключается в том, что правда, в этом случае сходится с моей личной выгодой…

Молодая женщина посмотрела на него вопросительно.

– Да, да, именно. Собственно, за этим я сюда и приехал. Я уверен, что добрая барыня непременно поможет мне и моей жене в несчастье, поможет нам выбраться из нашего ужасного положения, из нашей нищеты, в которой мы погрязли по уши.

Анна слушала и молчала.

– Конечно, деточка, вы не станете думать, что я вдруг могу опуститься до угроз… Угрозы бывают разные. Вот я, например, мог бы пригрозить вам тем, что сообщу всему Шато наши маленькие секреты, но это не в моем характере. Это недостойно. Я не принадлежу к числу тех людей, которые способны на подобную грязь и гадость.

На последних словах Пиэкер замялся. Потом, после некоторого молчания, снова заговорил:

– Конечно, в том случае, если бы вы вздумали вдруг почему-либо мне отказать, я вынужден, в силу обстоятельств, спровоцирован, помимо моей собственной воли, прибегнуть к изобретению какого-либо действенного средства. Своя рубашка ближе к телу. У каждого человека есть свои собственные интересы, которыми он дорожит. Впрочем, зачем говорить о том, о чем не следует. Я твердо убежден, что никогда не буду вынужден пойти на крайние меры. Вот, кажется, и все, что я вам имел передать. Да – все!

Он выжидательно замолчал и пристально уставился на госпожу Комбредель. Она сидела не двигаясь в своем кресле. Тогда Пиэкер, как бы спохватившись, воскликнул:

– Ах, вот память! Самое главное-то и забыл.

И он ударил себя по лбу.

– Опасаясь, – начал он, – что вы, дитя мое, вдруг почему-либо мне не поверите, я на всякий случай захватил с собой метрическое свидетельство, в котором написано: «дочь Антонии, без определенных занятий, и Лебордье». А еще, я не забыл взять с собой также бумагу, в которой засвидетельствована смерть вашего отца. И, наконец, для абсолютной достоверности, ради любви к правде, которая является моей слабой стороной, для того, чтобы доказать вам, дитя мое, что Батёры солгали, сказав, что ваша мать умерла, вот вам свидетельство о вступлении в наш брак. Видите – написано: Пиэкер и Антония. Знаете, я захватил с собой все, что было нужно. Все документы налицо. Так-то всегда поступать следует: все надо наперед предвидеть, не правда ли?