Жюль Мари - Ошибка доктора Маделора. Серия «Мир детектива: Франция»

– Это ужасно! – прошептала она, после прочтения письма и разволновалась.

– Нет, нет, это невозможно оставить ребенка в таком положении!

Она послала одного из своих приказчиков за экипажем. Надела шляпку, набросила шаль на плечи.

– Смотри, ты берешь на себя весьма тяжелую ответственность, – счел нужным добавить господин Батёр.

– Может быть, тебе хотелось бы, чтобы я осталась? – спросила Селина, с оттенком легкой иронии.

Батёр пожал плечами и вошел в магазин в таком настроении духа.

Подъехал экипаж и остановился перед дверью дома Батёров. Селина села в карету.

– Улица Маркадэ, №117! – крикнула она кучеру и экипаж тронулся.

Из магазина вышел господин Батёр и закричал вслед уезжавшей жене:

– Смотри, Селина! Пожалуйста, побольше благоразумия!

Через двадцать минут, молодая женщина приехала. Госпожа Батёр вышла из экипажа, толкнула дверь, в которой было прорезано отверстие.

В глубине тёмного и сырого коридора раздался громкий звонок. На стене, которая была грязной и влажной, стояла, вместе с нарисованной здесь указывающей рукой, надпись следующего содержания:

«Контора гостиницы размещается в первом этаже».

В доме находились «меблированные комнаты».

Над лестницей смутно вырисовывалось круглое окошко, через которое еле-еле проходил дневной свет. Дело в том, что окно выходило на очень узкий двор, похожий скорее на темный колодец.

Поднявшись на площадку первого этажа, госпожа Батёр наткнулась на толстую женщину, лет около пятидесяти. Это была хозяйка «меблированных комнат».

Она спросила:

– Что вам угодно?

– Мне нужно бы было видеть госпожу Антонию.

– Пятый этаж, комната №47.

Госпожа Батёр поднялась наверх, прошла каким-то очень тёмным коридором и остановилась перед дверью №47.

Она потихоньку два раза постучалась. И услышала ответ:

– Войдите!

Комната, куда вошла госпожа Батёр, выглядела невзрачно. Голые стены, плохенький комод, несколько стульев, маленький столик, колыбелька, в которой кричал новорожденный ребенок – вот и вся обстановка номера.

Колыбелька, с плачущим ребенком, стояла рядом с альковом. Из его ниши донеслись слова:

– Войди, Селина! Неужели ты меня боишься? Если ты никак не можешь осмотреться здесь – в темноте, подними занавески. И скажи мне, который час?

Госпожа Батёр подошла к кровати, на которой лежала Антония. Она колебалась, у нее внутри шла борьба. С одной стороны, как женщина, она не могла преодолеть в себе сочувствия и жалости к своей больной подруге, с другой – она не могла смотреть без отвращения на ту обстановку, которая свидетельствовала об ужасной нищете и позоре, с которыми успела свыкнуться несчастная женщина.

– Боже мой, какие мокрые и сырые стены!

В постели госпожа Батёр разглядела фигуру молодой женщины.

– Подойди ко мне, Селина! – сказала она, с какою-то странной беспечностью.

– Боже мой, бедная моя Антония, какое страшное положение!

– Ты хочешь, верно, сказать, что я немного изменилась, не так ли? Да, точно – пришлось многое вынести за эту неделю. Но, все кончено, кончено! На будущей неделе – его уже не будет здесь!

– Ты, следовательно, решилась расстаться со своим ребенком?

– Да, да – возьми мою девочку.

– Но, ты хорошо понимаешь, на что ты идешь. Ведь, это преступление! Наконец, это, просто, нечестно!

– Так надо!.. Меня вынуждают, заставляют поступить таким образом… Я уже тебе говорила об этом! – сказала Антония, с какой-то резкостью в голосе.

– Бедная Антония!

Госпожа Батёр устремила пристальный взгляд на больную. На глаза навернулись слезы, у нее не хватило духа, чтобы сказать ей еще что-нибудь.

Антония повернулась в постели, подложив руки под голову.

«Неужели она не отдавала себе отчета в своем поведении? Неужели она не понимала различия между тем, что хорошо и что дурно?»

Селина взяла ребенка к себе на руки.

Это была такая прелестная девочка, розовенькая, пухленькая, с белокурыми волосами. Она громко кричала, заявляя, верно, о том, что ей хочется, очень хочется есть и жить!

Селина поцеловала ребенка в лоб.

Девочку, как будто бы, удивила подобная необычная ласка. Она замолкла.

– Итак, следовательно, ты желаешь, чтобы я взяла твою девочку.

– Да, да, Селина!

– Подумай!

– Говорю тебе, Селина, да! Прощай!

– В таком случае, обещай мне, по крайней мере, хоть то, что ты никогда не возьмешь у меня обратно своего ребенка?

Мать сделала было попытку расхохотаться, но горло ее сдавили судороги.

Потом она сказала:

– Можешь спать спокойно! Ты никогда ничего обо мне не услышишь!

– Желаешь поцеловать ребенка?

– Да.

Госпожа Батёр протянула к ней девочку.

Взяв свою дочь на руки, Антония сделала порывистое движение, как будто не желая расстаться со своим ребенком и навеки удержать его в своих материнских объятиях. Она покрыла девочку поцелуями. Селина, взволнованная, следила за ней.

– Ты вовсе не такая испорченная и злая, какой хочешь казаться, – сказала она. – Зачем, скажи, расстаешься ты со своей девочкой?

Антония пожала плечами.

– Пиэкер не хочет, чтобы я ее оставила у себя. Он бы заколотил ее до смерти.

– Брось этого человека!

– Нет! Поступи я подобным образом, он, непременно бы, убил меня! И при том… при том, я… я люблю его!

Наступило продолжительное молчание.

Обе женщины не находили что сказать друг другу.

Антония в последний раз поцеловала свою девочку.

– До свидания, моя деточка! – сказала она сдавленным голосом.

Когда госпожа Батёр вернулась в магазин, ее муж поспешно выбежал к ней навстречу, обеспокоенный ее долгим отсутствием.

– Посмотри-ка! – воскликнула молодая женщина. – Вот прелестная игрушка. Осторожнее! Осторожней!

Господин Батёр скорчил гримасу. Но Селина выглядела такой счастливой, волей-неволей пришлось господину Батёру замолчать.

Да и вообще-то он был врагом всякого рода скандалов. Неужели этот ребенок может послужить поводом к взаимному раздору. Никогда!

Да и при том: у Батёра не было детей. Он очень скоро привык к новому члену семейства. Его послало ему само Провидение.

Таким образом, Анна Комбредель вошла в дом Батёров. Это был первый дебют в ее жизни.

Антония держала свое слово. О ней ни слуху, ни духу не было. Только, на протяжении долгого времени, каждый год, 29 июля – в день рождения девочки, Селина получала письмо, в котором находилось несколько засушенных цветов. Но в послании не было ни одного слова.

Несмотря на свое падение, на свой позор, мать нет-нет вспоминала о своей дочери.

Потом, впоследствии, прекратились эти послания. Антония, как бы, совсем забыла свою покинутую девочку.