Валерий Уколов - Равнина Единорога

– Выходит, он понимал, что по завершению картин умрет и, тем не менее, взялся за работу. Тогда он мог, к примеру, не завершать ее? – удивленно предположил Семениус.

– Картины – часть его миссии. Наш народ верит в предназначение каждого. Когда приходит его время, наш человек не боится смерти, он лишь чувствует меру ответственности. Жизнь приобретает смысл, и никто уже никогда не отступится от выполнения миссии, наоборот, приложит все силы и умение. Здесь время исполнения не играет никакой роли. Арканию повезло больше других.

Страбдий отвечал легко и быстро. Вопросы не ставили его в тупик, он говорил без пауз, просто и понятно. И хотя для Семениуса тема их беседы была непривычна, разговор его понемногу увлек.

– Откуда вам известно, что это именно та самая миссия, нет ли ошибки? Какие боги подсказывают вам? Или может быть, вы знаете заранее, какое испытание предстоит в будущем?

– Все чувства внутри нас. Иногда человек догадывается о своем предназначении, но чаще мы просто живем до той поры, когда вдруг наступает понимание, такое озарение и здесь начинается самый важный этап в жизни.

– Весьма любопытная философия. Думаю, в Риме ей нашлась бы поддержка.

– Мы этим живем.

Семениус вгляделся в лицо Страбдия.

– Тогда ответь мне, Страбдий, на такой вопрос: все ли дожидаются этого знака свыше? Как быть тому, кто не получил сигнала о своем предназначении. Если так, то, каково тому бедняге знать, что жизнь его прошла даром и никакого исполнения миссии от него не ждут. Для него не нашлось миссии! Это тяжелое испытание для человека, во всяком случае, для человека из вашего народа, который с рождения готовится к своему часу. Что может быть страшнее? Он оказался недостойным, ненужным, ему попросту не нашлось миссии, а его жизнь прошла напрасна. …Выходит так?

– Конечно, не всем так выпадает, как Арканию. Но мы всегда готовы.

Семениус раздраженно покачал головой и смерив Страбдия взглядом недоверия, вышел наружу.

Солнце дотронулось до верхушек гор. День странного триумфа заканчивался. Семениус молчаливо взирал на величественную равнину. На краю безоблачного неба плыло теплое вечернее солнце, уже опускавшееся за невысокими горами, обрамлявшими безбрежную, благоухающую равнину.

Сам город располагался на склоне хребта. Он начинался у подножья горы невысокой окружной стеной, больше похожей на защиту от диких животных или от ветра. Городские постройки уступами поднимались и тянулись почти до самого верха хребта, пока не упирались в скальные выступы. Обратная сторона хребта в виде крутых скал и вовсе походила больше на каменную крепость, забраться на которую смог бы только очень ловкий охотник или воин. Камня вокруг было много, не удивительно, что почти весь город, даже обе его площади, были выложен из скальных обломков ближайших каменных гряд.

Равнина успокаивала своей ровной, бескрайней безмятежностью. Проходя по ней ранним утром, Семениус, не всматривался в красоты местной природы. На тот момент она его интересовала только как плоский рельеф, как плохое укрытие, но как удобное место для начала несостоявшегося победного боя. Перед Семениусом стояла военная задача овладеть главным городом противника. Так было всегда, и о красоте природы он вспоминал лишь, когда на ум приходили мысли о своем коротком детстве, проведенном в окрестностях деревни.

Отец Семениуса, возглавлявший центурию, однажды получил ранение, лишившее его возможности командования. Он не мог уже крепко сидеть в седле, правая рабочая рука не слушалась его, и ему пришлось долго переучиваться, овладеть левой рукой оказалось не просто. Его военная карьера остановилась. Тем не менее, военной пенсии вполне хватало, чтобы не думать о голоде, оттого отец большую часть времени посвящал сыну. Все знания, накопленные им в походах, передавались маленькому Семениусу. Они занимались искусством владения меча, езде на лошади. В частых лесных и горных вылазках он учил сына искусству маскировки, объяснял, как изготавливать и ставить ловушки. Спустя время, когда сын крепко сидел в седле и преуспел во владении мечом, отец отдал его на воспитание в военную школу к своему товарищу по легиону. На этом детство Семениуса закончилось. На прощание отец повторил несколько любимых фраз о смысле жизни, точнее, об уходе из жизни. Смерть воина – лучшая из смертей. У римского солдата есть цель, а значит, жизнь его проходит не напрасно.

Воспоминания о детских годах всегда были для Семениуса приятным возвращением в прошлое. Сейчас, глядя на равнину, ему казалось, что далекие времена вдруг приблизились, и он стал ощущать их присутствие. Посмотрев на Страбдия, который все также с готовностью ожидал указаний, Семениус прямо спросил:

– Скажи, Страбдий, что для тебя значит цель, миссия. Как ты ее ощущаешь?

– Вы не поверите, легат Семениус, до сегодняшнего дня мне было ничего не ведомо. Но сегодня я увидел, …мне показалось,…что вы, то есть я…

Страбдий не знал, как закончит свою мысль, и в растерянности умолк. Тем временем легату доложили, что прибыл кто-то из местных правителей. Им оказался копер Вервий. С почтением поклонившись, он приблизился к легату. Голос выдавал волнение:

– Приветствую тебя, легат Семениус.

– Копер Вервий. Чем обязан визиту? – хмуро спросил легат.

– Я пришел осведомиться все ли в порядке. Вижу, вы до сих пор не сомневаетесь в нашей искренности. Я понимаю вас, но уверяю, что мы – мирный народ. Всегда, и до вашего прихода и тем более, теперь, когда мы вас увидели…

– Сдается мне, я чего-то не знаю, коль речь так часто заходит именно обо мне. Что во мне не так или бывают другие полководцы? Рим не станет разрушать ваш город и вашу культуру, пока условия существования провинции будут, безусловно, выполняться. И тут не мне принимать решения, какими им быть. Моя роль невелика в продолжении судьбы вашего народа. Через несколько месяцев здесь появится префект, тогда часть армии вместе со мной вернется Рим. Вы знаете об этом, поэтому я хочу услышать объяснение, чем именно я вас так заинтересовал.

– Наш народ много лет находится в ожидании…. – копер Вервий медлил, не зная, как правильнее ответить на вопрос легата.

– Я говорил о себе – жестко переспросил Семениус.

Копер Вервий, стараясь не выдавать волнения, в свою очередь обратился к легату:

– Успел ли Страбдий рассказать о своем деде?

– Он нарисовал картины в храме Мира.

– Верно. Но он не был рисовальщиком. Арканий был нашим бессменным копером в течение очень долгого времени. Мы избирали его вновь и вновь. Пока ему не открылось пророчество. Пришло его время. В храме Мира, никогда прежде не державший в руках кисти рисовальщика, он сотворил свои картины. Кто водил его рукой? Мы не знаем, и он не мог объяснить. Однако Арканий точно указал значение изображённых им рисунков.