Тимур Штоль - Июль. Добро и Свет

Женщина поёжилась на сидении деревянного кресла. Правой рукой, незаметно для себя, оперлась на подлокотник и сжала пальцы, обхватив его будто ручку газа на мотоцикле.

– Вы Анастасия Варская? – спросил мужчина.

Настя бросила взгляд на Ивана, который продолжал прихлёбывать кофе и словно не видел происходящего. Незнакомец тоже, как будто не замечал Настиного товарища.

– Вы вдова Семёна Варского? – снова спросил мужчина, продолжая стоять в полусогнутой позе.

Настя повернула к нему голову. Посмотрела в насыщенно-карие радужки. И неуверенно кивнула.

– Да, – прошептала она, – вы что-то хотели?

Настя опасалась, что её начнут преследовать люди «Добра и Света». Как только глава секты умирает, последователи превращаются в борцов с инакомыслием. Часто их жертвами становятся люди близкие к основателю – родственники, друзья. То ли из чувства ревности со стороны фанатичных последователей. То ли из-за чувства обманутости и связанного с ним отчаяния. Об этом Настя читала, когда чуть больше десяти лет назад Самсон принёс ей дурацкую идею, как восстановить утерянное состояние и заработать ещё. Сначала Настя робко не поверила. Робко, потому что знала – её суженый если чего решил, то выпьет обязательно, и посоветовался с ней только для того, чтобы поставить перед фактом. Потом приняла как неизбежное. А дальше стала вникать в юридические стороны вопроса для того, чтобы помочь своему супругу в его начинаниях. Для неё, как для лингвиста, такое было непросто, но за годы, она научилась как юридическим основам воплощения сумасшедших идей, так и бухгалтерским заковыкам их экономической оптимизации.

– Меня зовут Измаил, – сказал мужчина и протянул руку. – Я был помощником вашего мужа на Западном Урале.

Настя вновь посмотрела на Ивана. Тот рассматривал содержимое журнала Эсквайер и, казалось, совсем погрузился в медитацию над картинками швейцарских часов. Складывалось ощущение, что до нирваны ему оставалось каких-нибудь три цуня.

Настя откашлялась. Иван перевёл на неё затуманенный взгляд. Потом посмотрел на склонившуюся фигуру гостя. Медленно опустил, и снова поднял веки, давая понять женщине, что их внезапный нарушитель спокойствия говорит правду.

– Я пришёл выразить вам свои соболезнования, – пробасил Измаил и протянул открытую ладонь женщине.

Та робко подала руку в ответ и почувствовала тёплое прикосновение. Измаил придержал на мгновение Настину кисть, и его большой палец едва погладил круговым движением тыльную её сторону.

Настя почувствовала, как по спине пробежал холодок. Что-то страшное было в этом жесте и в то же время возбуждающее. Она поймала себя на такой мысли и словно отмахнулась от неё заметным движением головы. Не удержалась. Она не понимала, почему ощутила такое странное переживание, в ожидании праха своего супруга. Знала, что так неправильно. Долго смотрела мужчине вслед, когда он твёрдым шагом уходил по коридору.

Обратно Настя и Иван ехали на автомобиле. В пассажирской части самолёта нельзя провозить урну с прахом в ручной клади. Только в багажном отделении. Нужно собрать документы. Несложно, в принципе, но справку из санэпидемстанции о герметичности и безопасности урны раньше понедельника не выдавали. А кремация была в пятницу.

Иван с Самсоном часто колесили по стране на чёрном «Гелендвагене». В этот раз, как нельзя кстати, они тоже пользовались автомобилем в поездке по Уральскому региону. Потому теперь Настя ехала на заднем сидении, отделанном мягкой кожей, а урна с прахом её мужа подпрыгивал в багажнике на задних рессорах внедорожника.

Женщина лежала на сидении, поджав ноги. Она смотрела, как под креслом водителя катается бутылка с питьевой водой, бог весть, когда туда попавшая. Настя следила глазами за перекатывающейся справа налево синей крышкой и думала, что похожа на эту бутылку. Такая же потерянная. Она пыталась вздремнуть. Закрывала глаза. Но веки её невольно поднимались, и взгляд снова фиксировал синее круглое пятно, перемещающееся между направляющими сидения напротив, словно пиксели мячика в старой досовской компьютерной игре «Теннис».

– Почему Измаил подошёл к нам? – спросила она Ивана.

Тот быстро обернулся. Бросил на неё настороженный взгляд.

– Я думал, ты спишь. Тебе бы совсем не помешало. А длинная дорога – лучший помощник для того, чтобы отдохнуть. Если ты не за рулём, конечно.

Оба молчали с минуту. Потом Иван спросил:

– Ты же не повезёшь прах в Израиль? Это глупо. Самсон хоть и гражданин, но сам факт кремации может не понравиться властям. Они там до сих пор споры ведут о недопустимости сжигания тела иудея после смерти. Да и ему, кажется, всё равно было, где его захоронят. Просто, я сейчас думаю, что, куда бы мы его останки ни спрятали в России, народ пронюхает и устроит там мавзолей.

Настя сделала вид, что не услышала.

– Иван, ты не ответил мне про Измаила, – спокойно напомнила она.

Её собеседник, в свою очередь, сделал вид, что не слышит.

– Знаешь, однажды Самсон узнал про Кастанеду, в смысле про его смерть, точнее, про его похороны – была версия, что три последовательницы с его прахом предположительно прыгнули со скалы в Калифорнийской Долине Смерти – пояснил Иван. – Так вот, твой муж сказал, что тоже бы так хотел. Но женщины обязательно должны быть голыми, с большими сиськами и крутыми бёдрами. Иван заржал на всю машину, потом резко прекратил смех.

– Правда тогда Самсон был накачанный бутылкой текилы и граммом кокаина, – добавил он.

Всё так же лёжа на кожаном сидении и наблюдая за пластиковой бутылкой, Настя равнодушно вздохнула. Она знала про своего мужа всё. И про свет, и про доброту, и про баб, и про то, как он любил деньги. Поначалу её поражало, как в одном человеке могли совмещаться жуткая непристойность, низменные влечения, постоянная страсть к нарушению закона и в то же время неподдельная, искренняя любовь к семье, трепетное отношение к своей матери, преданность своим друзьям и близким. Возможно, сам факт такой жуткой смеси его черт, абсолютно противоречащих друг другу, невероятно притягивал её к нему. Столько противоположностей в одном человеке удивляли, поражали, обезоруживали. В первые годы их знакомства она даже предполагала наличие у мужа расстройство множественной личности. Но знакомый психиатр сказал ей, что это вряд ли, потому что Самсон всегда имел полный набор своих ипостасей и использовал их одновременно, не забывая ни про одну. При множественной же личности каждая личность не знает о наличии соседних.

– И всё-таки, что не так с Измаилом, – настаивала Настя.

Она чувствовала: Иван пытается увести её от вопроса. Не хочет отвечать. Значит, дело нечистое. Настя хорошо понимала, что всё светопреставление с психолого-эзотерическим обществом её покойного мужа, не более чем прикрытие чего-то более важного. Скорее, незаконного и сильно криминального.