Ольга Волошина - Частная жизнь Афродиты

И моя собеседница тяжко вздохнула, покрутила в руках так и не надкушенную сушку, вынула из кармана скомканный носовой платок и принялась вытирать вновь хлынувшие слёзы. В комнате воцарилось молчание. Часы показывали десять минут второго.

– Чем же мне вам помочь! Я ведь семейные тайны разгадывать не умею. Да и кто мне их расскажет!

– Но больше-то мне обратиться не к кому, Маришенька! – взмолилась Шуркина мама. – И отпуск у тебя начался очень кстати. Меня-то ведь не отпустят, у нас как раз объект очень серьёзный в работе.

Потапова трудилась архитектором в какой-то крупной фирме. Подозреваю, что её заработки всегда были самыми весомыми в их семье.

– А охранник? Есть же свидетель – мужик, который «скорую» вызывал. Он ведь девушку в беспамятстве видел, мог лицо разглядеть, и словесный портрет с его помощью сделать можно, – предположила я, чтоб хоть как-то обозначить свою готовность помочь встревоженной женщине. Огорчать её не хотелось, но толку от моего вмешательства в странные события прошедшего дня я нисколько не ожидала.

– Охранник оказался таким трусом, что сразу же сбежал с места преступления, как только увидел бесчувственные тела на полу приёмной. Говорит, разглядывать не стал, чтоб драгоценное время не терять. Побежал, мол, скорее за помощью.

– Выходит, преступник мог затаиться там и уйти уже следом за охранником, прихватив с собой тело неизвестной женщины.

– Так-то оно так, но мужик настаивает, что лежавшая на полу девушка была небольшой и хрупкой. А Флора наша – дама высокая и крупная.

Потапова помолчала, задумчиво перекладывая сушки из вазочки на столик, затем сказала безо всякой видимой связи с предыдущим разговором:

– А Шурик как раз получил представление в бюро Интерпола, это, наверное, его последнее дело в Управлении… Да он, небось, тебе успел рассказать про Интерпол.

– Не успел, его так внезапно вызвали…

– Шурик, конечно, пошлёт официальный запрос на работу Фло. Но кажется мне, что ответ ничего не прояснит. Если никто не знает, куда она уехала, то где искать её непонятно. А ты сможешь подружек Флоры расспросить, может там что-то личное, секреты какие-то. Тебе они скорее скажут, если мои предчувствия верны. Да ещё прикинься, что ты частный детектив…

– Александр наш заговор наверняка осудит, – это был мой последний аргумент. Впрочем, довольно жалкий.

– Ну что, ты, Мариша! Мы его попросим, и он расскажет нам все подробности, которые касаются бедняжки Фло. Он очень считается с твоим мнением. Да ты приходи к нам завтра, сама с ним поговоришь. Отпустят ведь его хоть на несколько часов отдохнуть. А мы сейчас позвоним ему и спросим, – она перевела дух и вдруг взглянула на часы. – Ох, уже два часа ночи, а я всё тебе спать не даю. Уж ты прости меня, дуру старую. Теперь я пойду, пожалуй. А завтра ты непременно приходи, я пирогов напеку.

– Сейчас только Шурику позвоним, вы же не пойдёте ночью одна.

– Что тут идти, через двор только, да за угол дома свернуть…

Но я уже набирала номер. Трубку никто не брал. Шурик ещё не вернулся, а младший, Димочка, второй месяц торчит в командировке в Чехии. Видать, неплохо ему там, раз домой не торопится…

– Я сама вас провожу, не годится вам одной ночью возвращаться. Вот только джинсы натяну.

– А ты потом одна-то как? Может, пойдёшь к нам ночевать?

– Не могу, мне звонить должны ночью, – не слишком ловко соврала я. – Да вы не волнуйтесь, я вам сообщу, как только вернусь.

Была у меня одна мысль, возможно, дельная…

«Это было одно из тех женских лиц, каждая черта которого полна своеобразного обаяния и представляется значительной».

Ги де Мопассан «Милый друг»

Костя Свиридов возвращался домой из Шереметьева, вконец измученный жарой, утомительной поездкой, тоскливым прощанием с сестрой, которая всегда отчаянно рыдала, уезжая. Слава Богу, мать слегла с приступом радикулита и не смогла присутствовать на этом слезливом представлении. Сестра Свиридова Катька в жизни играла всевозможные трагические роли, восполняя их недостаток в театре, которому собиралась посвятить оставшуюся жизнь.

Старинная приятельница матери, тётя Сима, была всерьёз убеждена, что Катька смертельно больна неизвестной пока болезнью, приключившейся из-за предательства бывшего Катькиного мужа Игоря, якобы ушедшего к её закадычной подружке Майке. На самом деле с этим бывшим Игорем обстояло почти наоборот: сестра сама его выставила, так как был он горький пьяница и безнадёжный бездельник. А подружке Майке Игорек плакался в жилетку и просил помочь вернуться назад к Катьке. Мол, любит её безумно, оттого и пьёт, будто какая брошенная скотина.

Майка по доброте душевной терпела Катькиного бывшего в своей холостяцкой квартире, пока он не пропил её новенький телевизор с плоским экраном. Тут уж и она Игорька попёрла. Однако все эти правдивые обстоятельства не мешали Катерине, заламывая руки, рассказывать почтенной застольно-гостевой публике печальную историйку о том, как её, наивную и доверчивую, оставил горячо любимый муж. Ради коварной и подлой подруги.

Костя сильно подозревал, что Катьке вообще никакой муж нужен не был, а были категорически необходимы одни только трагические персонажи и коллизии. Оттого и бывший муж запил, чтобы соответствовать, значит…

«П-ф-ф-ках-ках», – вдруг раздалось из глубин Костиной старенькой, но любимой «шкоды». Не выдержала тропической жары с убойной влажностью, бедолага. Придётся пересаживаться на новую-старую иномарку. На неподержанную денег пока нет. Мысли Свиридова плавно перетекали в автомобильно-техническое русло, как вдруг…

Девушка, сидевшая на скамейке возле детской песочницы, вдруг резко поднялась, вскрикнула, неловко взмахнула руками и снова рухнула на скамью. Что-то в ней показалось знакомым, однако в сгущавшихся сумерках могло и привидеться. Но голос, её голос… Костя резко затормозил, «шкода» вильнула влево, чуть не врезавшись в деревянную детскую горку, чихнула и встала. Свиридов вышел из машины и направился к скамейке с девушкой, оставшейся теперь сзади.

Она сидела в той же позе, судорожно вцепившись в спинку скамьи и глядя прямо перед собой огромными испуганными глазами. Ну конечно, он её знает. Так хорошо, что с закрытыми глазами угадал бы по голосу. И наступающая темнота не мешала ему угадать знакомые черты. Хотя… что-то в ней не так, словно она в артистическом гриме. Но вот девушка смахнула со лба непослушную прядку медно-рыжих волос тыльной стороной ладони таким знакомым жестом, и эта родинка у виска на своём привычном месте…

– Где я? – срывающимся голосом спросила девушка.