Елена Джейхан - Память плоти. Психологический детектив

– Барселона?

– В смысле?

– Музыка, хотите? Альбом Барселона, Меркюри и Кабалье, Монсеррат Кабалье.

Лидия была равнодушна к музыке, но сейчас она с радостью восприняла предложение Вадима, судя по пробкам, ехать было больше часа. «Надеюсь, будет громко!» Вадим включил диск на большой громкости, хотел убавить, но Лидия попросила оставить. Разговаривать было невозможно, и это их успокоило и примирило с временным пребыванием в общем ограниченном пространстве.

Неожиданно для себя она увлеклась: музыка звучала странно: нервный, иногда на грани истерики голос Меркюри летел к Солнцу и возвращался обратно, сохранив испепеляющий жар, но обнятый защитной серебристо-лунной оболочкой изысканных колоратур Кабалье. Чувствительная скорее к визуальным, чем слуховым образам, Лидия слушала и одновременно смотрела мысленным взором. Она вспомнила выставку старинных костюмов, на которую однажды позволила затащить себя Вере: камзолы и кафтаны аристократов восемнадцатого века сдержанно светились вышивкой такого же серебряно-золотого блеска, как вокальная магия неимоверной каталонки Марии де Монсеррат Вивианы Консепсьон Кабалье-и-Фольк и божественного парса Фарруха Булсара, известного миру как Фредди Меркюри.

Когда машина Вадима подъехала к старому забору, который все никак не мог собраться поменять Василий, Вадим и Лидия были почти довольны друг другом, благодаря отсутствию внешнего диалога и, возможно, присутствию внутреннего, что-то вроде:

– Вам нравится?

– Да, очень.

– Мое любимое.

– Теперь мое тоже.

– Спасибо.

– И вам.

– А мне за что?

– Сами знаете. За то, что разделили что-то важное в моей жизни.

– И вы, вы тоже разделили. Редкое наслаждение.

Но, конечно, ничего этого не было произнесено, Лидия только помотала головой, отметая ненужные эмоции, а более чувствительный Вадим с трудом вылез из машины, разорвав кокон их музыкального единения, и поплелся в сторону дома с миксером наперевес.

Вокруг дома Солдатенковых распространялись гармония и покой. Все было кстати: и погода – нежаркие плюс двадцать пять, и благоухающий сад: запах сирени от белой до темно-лиловой, и старая, но бодро цветущая яблоня, и мелкие фиолетовые цветочки, которые холила и лелеяла Вера на клумбах, и беседка с недавно построенным очагом и грубым деревянным столом, и брошенные велосипеды близнецов, чьи голоса были слышны из дома:

– Мам, а где банки с огурцами?

– Мама, а салат со сметаной или майонезом?

Среди этого великолепия похаживал Васька, как маленький боярин, покрикивая на четырех женщин, включая старенькую слепенькую маму Веры, которая была посажена чистить картошку в большую синюю кастрюлю:

– Вер, гости приехали. Тащи стулья или шезлонги давай с веранды!

– Злата, где бадья с шашлыком?

– Мама, вы тут на солнце перепечетесь, давайте я вас в тень!

– Таня, идите с гостями поздоровайтесь!

И, как и следовало ожидать, никто не отзывался на призывы Василия, потому что все понимали, что их единственная цель – хвастовство тем миром и домом, который он обустроил, обеспечил и окружил своей энергией хозяина и мужчины.

Вместо девочек к Вадиму вышла Вера, обняла его без ладоней, запачканных какой-то снедью, кивнула на беседку, и он, наскоро ополоснув руки под садовым краном, двинул туда, где перед очагом стояла бадейка с пахучим шашлыком, замаринованным накануне. Василий поплелся за ним. А Лидия, прихватив с кухни нож, присоединилась к Вериной маме и делу спасения хотя бы какой-то части картофелин, старательно покоцанных подслеповатой старушкой. Мужики мгновенно заорали о чем-то в беседке, и к Лидии подошла Вера.

– Что?

– Да ничего. Обошлось-таки без увечий?

– Умный мужик. Сразу понял: ловить нечего – и включил какой-то старый альбом.

– Хороший миксер, спасибо.

Тактичная Вера больше не поднимала вопрос о знакомстве, Лидия расслабилась.

– Нет, ты не думай, она нормальная баба, только жизнь ее потрепала, – в беседке Василий изо всех сил изображал помощь Вадиму, который сноровисто насаживал на шампуры куски мяса, луковицы, помидоры и баклажаны.

– Муж ее, бывший уже, отсидел за убийство.

Василия распирало от информации. Он сбавил голос до драматического шепота, так и не дождавшись уточняющего вопроса Вадим, последним ударом «вбил» самый острый гвоздь своего рассказа:

– Он усталый был, с похмелья, машину неудачно развернул и девочку их задавил… насмерть, два года всего… На глазах у Лидки.

Вадим остановился. Он отвернулся, потому что ему перехватило горло от чувства сострадания и отчаянной невозможности помочь. Как поможешь такому? Васька закончил рассказ:

– Ну, она не простила, развелась, а так баба хорошая, порядочная, чистенькая.

Вадим посмотрел на Лидию, и она показалась ему не взрослой замороженной теткой, как сначала, а несчастной маленькой девочкой, которая ну никак не могла ожидать, что в жизни столько горя и как будто остановилась на пороге непереносимых открытий и замерла.

Лидия почувствовала его взгляд, оглянулась, отвернулась, Вера прошептала ей:

– Он добрый. А так сама смотри.

Через три часа все наелись девчачьих салатов, отварной картошки с укропом, шашлыка, кое-кто и ледяной водки напился, Таня со Златой усвистали к друзьям, мама Веры ушла отдохнуть, а за столом произошло удивительное. Неприятный, колючий, совсем не светский диалог между трезвым Вадимом и слегка пьяненькой Лидией не прерывался уже несколько минут. Ни попытки Василия вклиниться, ни деликатные просьбы Веры к Лидии помочь с чаем – ничто не помогало. Речь шла о работе Вадима.

– Они просто дети, которые совершили ошибки.

– Нет, не ошибки. Они воруют, грабят, они ни перед чем не остановятся, если им нужна доза.

– Да не они, это их болезнь.

– Что ж, теперь пожалеть их и не наказывать?

– Ну, почему: если правонарушение – надо наказывать, но вообще-то их нужно лечить.

– Кого лечить? Воров и убийц? Они взрослые, половозрелые особи, должны отвечать за свои поступки.

– Вообще-то, наркоманИя – болезнь, малая психиатрия, диагноз.

– Так можно и сумасшедших маньяков признать невменяемыми, давайте прослезимся, ах, у них психиатрия, большая или малая.

– Насколько я знаю, понятие невменяемости никто не отменял. И в отношении маньяков тоже.

– Некоторых нужно просто сажать, сажать и сажать. А некоторым и смертной казни мало.

– Так мы до геноцида душевнобольных договоримся. Знаем. Плавали. Фашизм какой-то!

– Вы меня фашизмом не пугайте.

– А как быть с теми, кто в ремиссии? Они годами не употребляют, у них работа, семьи, их что, тоже в расход?

– Сегодня он в ремиссии, а завтра зарезал кого-нибудь за дозу. Вы как в глаза их родных смотреть будете?