Елена Джейхан - Память плоти. Психологический детектив

Прошло десять минут с начала допроса Терлецкого Георгия Давидовича. Уязвленная успехом новичка, Лидия вела допрос особенно профессионально: в меру твердо, в меру душевно. Терлецкий-младший не молчал:

– А что? Что вы мне можете предъявить? Зачем таскаете? Я ничего не знаю. Я вообще не понимаю, зачем весь этот кипеж? От нее вообще одни неприятности были. Это ее наказание. Она в семью влезла, разрушила семейное счастье моей матери и отца. Конечно, она была красивая, а кто сейчас некрасивый? Сейчас только некрасивые работают, у остальных своя цена есть, все пытаются пристроиться получше.

А Вадим молчал и думал, как Лидии казалось, о своем.

– Где вы были в ночь на шестое июня?

– Где я был? Не помню… В клубе, дома, у подружки… А что? По-вашему, я что, прокрался ночью, чтобы спереть любовницу отца? Зачем она мне… Она мне и живая была не нужна, что мне с ней делать?

Вадим перелистывал страницы дела. Лидия поднажала.

– Георгий Давидович, жену, не любовницу. Вам придется вспомнить, где вы были, что делали и кто это может подтвердить.

– Что вы привязались? Вообще вы хоть понимаете, какая у нас семья, кто мой отец? Он не в правительстве только потому, что ему это не нужно. Он и премьером мог бы стать. Вы не имеете права нас беспокоить.

– Конечно, Следственный комитет знает о положении вашего отца и благодарен вашей семье за сотрудничество. Формально потерпевшая тоже член вашей семьи. Вы же понимаете, мы опрашиваем всех, кто близко знал Терлецкую. И все же постарайтесь вспомнить, где вы были в ночь с пятого…

Лидия не успела закончить фразу. Она вязла в пустой болтовне Жоржа. Внезапно оживился Вадим.

– Вы сказали, что Терлецкая разрушила брак ваших отца и матери?

– Да, разрушила, отец повелся на ее штучки.

– Здесь сказано, что брак между вашим отцом и Терлецкой был заключен в одиннадцатом году. Так?

– Ну так, раз вы говорите. Я не помню.

– А развод с вашей матерью состоялся в девятом.

– И что? И что?

– Так как Лаура могла разрушить брак ваших родителей, если ваш отец познакомился с ней позже? Или они уже встречались?

– Как вы смеете! Моя мама… я скажу отцу… Вас уволят. Ларка – настоящая отрава. Может, папа бы передумал, если бы не она, не ее сучья натура, она и ко мне подкатывала. Я отцу не говорил, но она и на меня лезла. Конечно, зачем ей старый Терлецкий, когда есть молодой?

«Молодой» задыхался от гнева, глаза его повлажнели, а голос звенел детской обидой. Зато гнев Воронкиной был сухим и драл ей горло, как наждак: «Как он посмел перебить меня, влезть в допрос. Довольно!» А Вадим как ни в чем не бывало продолжал:

– Смотрите, Георгий, пятого была пятница, возможно, вы отдыхали после работы.

– Да, я был в «Триесте». Там камеры. Там сто людей меня видели. Часов до трех-четырех, ушел не один. Ну, вы-то как мужчина меня понимаете… она замужем… не хочу компрометировать.

– Да, понимаю. Понимаю, как вам тяжело пришлось… после трагедии с вашей мамой.

Георгий посмотрел на Вадима круглыми глазами и неожиданно заплакал. Даже Воронкину передернуло.

– Он… он не позволил мне… он билет мне не купил… тьютору запретил говорить… Я узнал уже, когда ее… в общем, ее уже закопали. По высшему раз… разряду. Как же! Какая честь для бывшей!

Голос Жоржа звучал как точка-тире: всхлип – обрывок фразы, всхлип – новый обрывок.

В конце допроса Георгий Терлеций сдал тест на ДНК, пожал руку Вадиму и удалился. Воронкина встала:

– Пойдемте!

Вадим поплелся за ней, он чувствовал ее гнев, но не понимал, что не так. Ему даже в голову не приходило, что он подписал себе «смертный приговор»: нет страшнее греха в любой конторе, чем быть умнее начальства. «Начальство» по имени Лидия Воронкина возненавидела Вадима Ялова окончательно и бесповоротно. План мести созрел. Она привела Вадима в подсобку без окна, техник притащил и установил старенький ноут с западавшими «т» и «в». Он поставил рядом коробку, полную разнокалиберными юэсбишками, и удалился. Вадим получил задание просмотреть записи с двух камер с января по июнь текущего года в поисках «чего-нибудь подозрительного». Сизиф бы порадовался такому «труду».

Лидия Воронкина пребывала в отличном настроении. Она пока исключила из числа подозреваемых сестру и брата Терлецких: у первой не было хорошего алиби, но и мотива не просматривалось, у второго ненависти к похищенной было предостаточно, но было алиби: уж она дожмет его с фамилией дамы, которую тот увел из клуба. СоложЕницын клятвенно заверил, что Терлецкий готов с ней встретиться, но он убедительно просит провести допрос завтра у него дома, в неформальной обстановке: очень-очень занят, помощник не смог даже организовать встречу в офисе. СоложЕницын на зря ел свой хлеб: Лидия понимала, что только чудеса дипломатии помогли организовать этот визит, и не стала выпендриваться: дома так дома.

Еще одно симпатичное событие. Араелян заглянул к ней за пять минут перед обедом. Мелочь, а приятно: Иннокентий мог позвонить, но он пришел сам, чтобы сообщить, что в списке тестируемых на ДНК по неизвестным причинам отсутствует один сотрудник клиники: санитар Валерий Лобков. Лидия подписала постановление на получение ДНК и вообще на задержание Лобкова. Она хорошо запомнила санитара: объяснение могло быть только одно: он стремительно бежал, поэтому его имя исчезло из списков. А это делало его ключевым подозреваемым.

Кеша явно не хотел уходить, и, поскольку из всего мужского рода именно он для Лидии был минимально неприятным, она позвала его на обед в служебную столовку. Правда, разговор их во время обеда крутился исключительно вокруг служебных дел, но именно поэтому этот разговор делал их обоих настолько счастливыми, что Ниночка Молодых, которая наблюдала за ними исподтишка из угла столовой, серьезно задумалась: не только у нее были столь сближающие отношения с боссом, «эта старуха» тоже явно претендовала на внимание ее обожаемого Араеляна.

Наконец, самым ценным, самым счастливым, самым обнадеживающим в событиях последних дней жизни Лидии Воронкиной было грамотное устранение Неприятного типа, который посмел критиковать ее перед друзьями, выставить дурой перед подозреваемыми и… больше ничего не приходило в голову Лидии, но она улыбалась больше обычного, представляя Вадима в тесной служебке во время многочасового, да что там! – многодневного просмотра записей с камер. «Пять месяцев – это сто пятьдесят суток, три тысячи шестьсот часов». Воронкина радовалась, что больше не увидит Вадима Ялова никогда: или он будет просматривать пленки до скончания века, или уволится. «Отличное решение!»

Тем сильнее было потрясение, которое она испытала, когда на следующий день спустилась в служебный гараж. Дядя Петя, классный водитель, за которого «дрались» все следователи, выкатил новенький «Форд», Лидия села на переднее сиденье в надежде подремать по дороге до подмосковной резиденции Терлецких, как вдруг на заднем сиденье уселся Неприятный тип с вечно виноватым и одновременно наглым выражением лица. На возмущенный взгляд Лидии он пробормотал: