Савелий Новодачный - Домашний рай

Прямо к лотку вызвали милиционера, и пришел усталый лейтенант, видать, не в первый раз за день столкнувшийся с мелкими расхитителями социалистической собственности. Вот тогда-то Нахимов, воспитанный в духе непримиримой борьбы за идеалы коммунизма, увидел внезапно в толпе сочувствие к несчастной молоденькой продавщице, виновато глядящей на блюстителя порядка.

Под крики смертельно обиженной старушки милиционер начал заполнять протокол, а какой-то пожилой мужчина в драповом пальто и шапке, с завязанными наверху тесемками, плюнул в сторону и, уходя, в сердцах сказал: «Хай подняли из-за нескольких граммов! Тут сопли на морозе замерзают. Да я б за пятерку не согласился продавать!»

Но у старушки свои убийственные аргументы: «У вас дачи, машины, а я пенсионерка, но тоже яблоки хочу пожевать!»

Тогда и закралась мысль в голову Нахимова, что прав мужичок, и юную продавщицу, зябнущую на морозе, с красными негнущимися пальцами, стало жалко.

Там несколько граммов, а здесь какая-то шишка на голове, которая через пару дней заживет без следа…

За окнами общежития раздался вой милицейской сирены. Патрульная машина шумно ворвалась в студенческий городок и лихо остановилась возле «единички».

Через мгновение дверь распахнулась, и на пороге возникли двое сержантов. Похоже, они думали, что будут разнимать дерущихся студентов, но увидев перебинтованную голову Нахимова, сразу все поняли.

Один из них, невысокий плотный парень с короткой стрижкой и хмурым въедливым взглядом, подошел к нему.

– Старший сержант Макаров. Что случилось? Милицию вы вызывали? Кого тут до полусмерти избили?

Вера Петровна хладнокровно стояла и не отводила взгляд от милиционеров, однако ничего не сказала.

– Я приехал из Москвы на электричке. Когда шел в сторону общежития, из-за кустов на меня кто-то набросился сзади, ударил по голове. В это время они, – Нахимов кивнул на преподавателей, – шли навстречу и напугали его. Незнакомец тут же убежал.

– Так просто и ударил? – сержант недоверчиво поглядел на Нахимова. Он был в форме, которая явно была ему тесновата, наверняка спортсмен, гиревик или бывший борец.

– Да.

– Что-нибудь пропало?

– Тетрадь общая пропала.

– Тьфу ты, я про что-нибудь ценное спрашиваю, деньги там, часы.

– Нет, кошелек при мне, возможно, Сергея Васильевича и Петра Михайловича испугался и не успел забрать.

– А вы кто, товарищи, друзья или просто посторонние?

– Преподаватели.

– Скорую вызывали?

– Нет, Вера Петровна перебинтовала.

– Картина ясная. Ну что, студент, заявление писать будем?

– А можем на место происшествия проехать?

– Зачем это? Слава богу, убийства не произошло. Твоего обидчика уже и след простыл давно. Ты точно ни с кем не ругался до этого? Может, в электричке кому на ногу наступил, а он тебе отомстить решил, а, может, в институте списать не дал и тебя двоечник какой-нибудь разукрасил?

При этих словах высокий черноволосый сержант с тоненькими усиками, оставшийся стоять у двери, загоготал и, решив добавить пикантности в перечень возможных участников нападения, пророкотал:

– Еще по любовному делу бывают случаи, чужой огород не ходил топтать?

Он снова хотел от души посмеяться, но, поймав на себе строгие взгляды философов, тут же присмирел и заскучал.

– В общем так, студент, слава богу, живой остался. Сейчас мы в порядке исключения и из уважения к профессорам проедем на место. Заявление можешь завтра в отделение подать и там все подробно описать. Но как бы тебе сказать… Дело гнилое…

Высокий сержант открыл дверь и пошел к «Уазику», за ними Макаров и Александр. Не торопясь, покинули общежитие и философы. Подошли к желтому «Бобику», в народе прозываемому также «Канарейкой».

– Товарищ старший сержант, мы, с вашего разрешения, тоже проедем.

– Давайте, – Макаров хохотнул, – только придется вас сзади разместить, там, где у нас задержанных сажают. Хотя один из вас и здесь поместится, но там вдвоем веселее будет ехать.

«Канарейка» взревела и, пугая одиноких студентов, возвращающихся из читалки, полетела на Первомайскую. Домчались быстро, но дальше дороги не было. Все, кроме водителя, вылезли и быстро пошли в сторону злополучного места.

Вблизи Первомайской фонари дружно горели, но ближе к станции Новодачная становилось темнее.

– Миша, в рапорте надо будет написать, чтоб фонари починили возле Новодачной, – деловито скомандовал Макаров. – Темно, хоть глаз выколи. Здесь, что ли?

Небо, затянутое темными облаками, не давало осветить Луне асфальт, на котором стояли милиционеры, философы и студент. По бокам мрачно теснились деревья и кусты.

Макаров включил мощный фонарь и поводил желтым лучом из стороны в сторону.

– Здесь вот капли крови твоей, студент. Пошарьте, может, где пакет с тетрадью завалялся. Зачем она хулигану?

– Что за тетрадь? – поинтересовался Четвертаков. – Лекции? По какому предмету?

– Записи Семена Весника, – ответил Александр.

Ларин и Четвертаков переглянулись.

– Откуда она у вас?

– Я дружил с ним.

– Понятно.

– Что в ней было?

– Очень много всего, формулы разные, расчеты, схемы, алгоритмы. Я там, если честно, почти ничего не понял.

Ларин щелкнул длинными пальцами, достал пачку Беломора, тщательно закурил и произнес:

– Очень жаль юношу, светлого ума был, помню на четвертом курсе из уравнений квантовой механики такие любопытные философские вещи извлек, вся кафедра диву давалась… Надо поразмыслить, очень странная смерть.

Топая ногами, из кустов вышел Макаров.

– Да где тут найдешь! Завтра, как станет светло, приходи и ищи свое сокровище. А мы свое дело сделали. Профессора, как я понял, на электричку идут. Кстати, поторопитесь, пять минут до ее прибытия. Тебя, студент, мы, от греха подальше, обратно в общагу твою подкинем. А дальше думай сам.

Нахимов попрощался с преподавателями, которых пропавшая тетрадь Весника, похоже, сбила с толку.

Четвертаков сказал:

– Александр, будут трудности, обращайся к нам. По мере сил поможем тебе. Договорились?

– Хорошо, Петр Михайлович!

Нахимов пошел с сержантами к «Бобику», и водитель, также резво рванув, мигом домчал его до «единички».

– Пока, студент, – по-отечески попрощался с ним Макаров, хотя старше его был совсем ненамного. – Учись хорошо! Я хоть и не философ, а скажу тебе, бери, что жизнь тебе дает, радуйся этому, понял? А, самое главное, гляди в оба и под удар не подставляйся. Ну давай!

И «Канарейка», грозно чирикнув, полетела по Первомайской.

Первокурсник идет на экзамен,

А в глазах – любопытство и страх,

И стоят теоремы рядами

В перепутанных напрочь мозгах.