Савелий Новодачный - Домашний рай

Бирюков зло махнул рукой.

– В том-то и дело, что нет! Кто я такой, чтоб меня любить?! На мне уже тогда клеймо разгвоздяя висело. А я ведь олимпиады выигрывал, такие задачки решал, что только одному Семену под силу были. Будь проклят тот день, когда меня в преферанс научили играть. Моя б воля, я б выкинул его из жизни. Как там у Хайяма «Если б я властелином судьбы своей стал, я бы всю ее заново перелистал, и безжалостно вычеркнув скорбные строки, головою от радости небо достал!» Сашка, будешь Хайяма читать, бери перевод только Германа Плисецкого. Остальные не вштыривают. А в читалку я пошел не учиться даже, как я теперь понимаю, а на нее лишний раз взглянуть, подсознательно влекло. Каждый день так случайно встречались, но заговорить с ней о своих чувствах не мог. Потому что уже тогда погибал. Нет, Сашка, Семена она всегда любила и хотела. А вот здесь облом и произошел.

– В чем же облом?

– Да ты и сам знаешь. Самая любимая женщина Семена – наука, и он ей никогда не изменял, даже с красивыми девушками, наподобие Наташки.

Нахимов слушал и никак не мог понять, о каком предательстве говорил Бирюков. Сейчас он производил впечатление несчастного, запутавшегося человека. Такой человек не мог причинить зла другу и товарищу, такому же физтеху, как он. Тем более Бирюков лучше многих понимал, что не простой физтех Семен Весник, такие люди рождаются редко, может, раз в столетие. Нет, не мог он предать Семена… Тогда что?

Из открытого окна четвертого этажа вылетела тарелка и со звоном разбилась на черном тротуаре. За ней последовала и другая. Товарищи отошли в сторону. От подгулявших студентов ожидать можно чего угодно. Нахимов знал, что все тот же общий любимец Вася Тищенко порой напивался до такой степени, что друзья несли его вчетвером в общежитие, если пьянка происходила не в общежитской комнате, а где-нибудь в ресторане, а на следующий день тот абсолютно ничего не помнил о вчерашнем загуле, о том, как приставал к незнакомым девушкам или пытался разбить зеркало в гардеробе, приняв свое отражение за корчащего рожи алкаша и о других постыдных вещах. А трезвый – просто паинька-мальчик с доски отличников в средней школе…

Снова раздался бой посуды, на этот раз уже в комнате, затем все затихло. Видно, соседи утихомирили буяна.

– Да, не зря французы говорят, шерше ля фам, – все никак не мог подступиться к заветному Бирюков, – где преступление, всегда ищи женщину.

Он опять замолк, поднял голову и посмотрел на четвертый этаж. Окно захлопнули, оборвав фразу «Уймись, Колян, заи…!» на самой задушевной ноте.

– А Семен словно не замечал ее любви. И вот он всегдашний парадокс, про который еще классик писал. Чем меньше женщину мы больше, тем меньше больше она нам. Нет, не то, – несмотря на подавленное состояние духа, Бирюков не мог обойтись без извечных шуточек. – Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей.

– Легче, вроде, – ввернул Нахимов, смутно припоминая далекий урок литературы, на котором учительница читала отрывки из «Онегина».

– Не легче, а труднее, – вроде как не понял его замечания Бирюков.

Нахимов промолчал, и Евгений рассмеялся:

– Да это я сам тебя, Сашка, проверял, знаешь ты Александра Сергеевича или нет. Молодец, знаешь, – потом добавил тихо, – И тем ее вернее губим средь обольстительных сетей. Да нет, такую не погубишь. Такая сама, кого хочешь, в могилу сведет.

В студгородке постепенно становилось тише. Как ни удивительно, в некоторых окнах гас свет. Это значит, что в комнате собрались студенты, собирающиеся дружно пойти утром на первую лекцию. Более-менее хаотически комнаты составлялись только на первом курсе, а затем каждый подыскивал соседей, биоритм которых совпадает с твоим собственным.

По совершенно пустой Первомайской с горящими желтым фонарями проехала одинокая машина.

– Отцы-основатели знали, где физтеху располагаться. Ни машин, ни горожан, тишь да благодать. Люди стоят, а мозги работают. Ничего не отвлекает. В том же МГУ – уже не то. В гуще города заботы земные отвлекают. Как-то был в общаге у физиков. Там у них комнаты – как монашеские кельи. И названия чудные: зона А, зона Б. Потом мне кто-то сказал, что зэки строили. От них и осталось.

Бирюков постоял, достал пачку «Мальборо», закурил было сигарету, выкинул спичку на асфальт. Но потом резким движением вытащил сигарету изо рта и отправил ее щелчком в бреющий полет.

– Ладно, хватит тянуть кота за хвост.

Он оглянулся по сторонам и, понизив голос, произнес:

«В тот день мы все трое случайно или не случайно встретились. Семен, Наташка и я. Наташка шла с репетиции театральной студии. Семен в Лабораторном корпусе программу отладил и в общагу направлялся. А я без всяких дел в Долгопе оказался. Нет, вру, на нее просто хотел посмотреть. Подстроил так, будто случайно встретились. Как первокурсник какой-нибудь прыщавый. Она же на первом курсе в «шестерке» жила, на втором этаже. Так я вечером стоял и смотрел издалека на нее. Можешь себе такое представить? Значит, встретились мы втроем как бы случайно. Любовный треугольник произвольной формы строим, где моя сторона – самая безнадежная. Я люблю Наташку, она Семена, а Семен – науку. Но при этом все друзья, хорошо общаемся, подкалываем друг друга. И, самое главное, все друг про друга знаем, но только вслух не озвучиваем.

Бирюков заволновался, вытащил снова сигарету из помятой пачки, но теперь сигарету выбрасывать не стал.

– Сигареты «Мальборо», американские! Видел рекламу с участием красавчика ковбоя? Нет? Я видел в журналах разных иностранных. Дато пачку подарил. А мне все равно что курить, я хоть «Шипку» могу. Разницы нет, лишь бы дымом вдохнуть. Дато прознал, что у меня с собой пять тысяч и всячески обихаживал. Потом я только понял, что «налапники» они. Когда пять кусков поднял, можно пару-другую сотен отсегнуть, не жалко… Мне то что, а ты бы ни за понюх табака пропал… Отвлекся я… Извини…Так вот, все голодные были, с утра не жрали. Семен вообще есть всегда забывал, одним святым духом питался. Так поклюет что-нибудь и сыт весь белый день. Я в физтеховской столовой давно не обедал, все дома или по кабакам. Наташка тоже предпочитает сама готовить. А тут решили вспомнить молодость, младшие курсы. Поднялись на третий этаж. Ну там обычный галдеж, кастрюли громыхают, студенты между собой обсуждают мировые проблемы. И мы втроем в очередь встали.

У каждого поднос. Наташка впереди, за ней Семен, я замыкаю троицу. Как всегда, без очереди студенты лезут. Один из группы займет, и все потом перед ним подстраиваются. Один мужик, видно, аспирант, усатый бровастый мужик, орать даже начал. «Сколько вас там? Двести? Ах, всего лишь пять? У меня каждая минута дорога». А он с девушкой был. Та поспокойней. «Что ты такой агрессивный? Компот будешь или чай?» Аспирант понемногу остыл, вот счастье для мужика, когда спокойная женщина рядом есть. «Чай, но потом налью. А то будет, как ослиная моча». Успокоился, значит, даже метафорами заговорил. А один студент пересказывал перлы со вчерашнего концерта с Тяжловым и Кондратьевым. «Буржуазная наука все правеет. А наша как стояла здесь, так и стоит и будет стоять! Ну и что, что у них приборов в десять раз больше, зато у нас они в десять раз больше! Задача Капицы: в Японии не слышно голос Лондона. Найти длину руки Москвы». И еще что-то в этом духе. Мы тоже послушали и посмеялись…Наконец очередь рассосалась, и до кассы мы доковыляли. Наташка сама хотела заплатить, но Сема, конечно, не позволил. А я, как всегда, хотел «Плачу, мол, за всех». Для меня сущая мелочь. Там ведь на всех около трешника выходило. Но ты знаешь Семена, – принципиальный, как тибетский монах. Не поощрял моих картежных заработков и не хотел лично участвовать в их трате. У меня на рубль семь копеек насчитали, как сейчас, помню. Дурацкая привычка из преферанса все цифры запоминать. Взял борщ, салат винегрет, сто грамм сметаны, картошку с рыбой, чай и три кусочка хлеба. Остальные – примерно то же самое. Молочный суп никто не захотел, а борщ с плавающим в нем комочком густой сметаны выглядел крайне аппетитно.