Наталья Вьюга - Корректор

Заварив себе чаю со специальными травами, он уселся на диван и взял свежий номер журнала Nature Neuroscience. Прочитав пару страниц, Бенджамин отложил журнал и опять уставился в окно. Ветер с моря не на секунду не оставлял облака в покое. От вида унылого пейзажа всплыла дурацкая фраза «50 оттенков серого». «И еще один – оттенок серого», – взгляд, полный любви, скользнул в сторону стола, где во всей красе развалился серый красавец-экзот. Кот устремил на него спокойный и успокаивающий взгляд. Мол, ладно, хозяин, главное, у тебя есть я.

«Да, Балу, здорово, что ты у меня есть», – заговорил он по привычке с котом. Балу стал ему не только собеседником, спасая от сводящих с ума разговоров с самим собой. Он стал ему аудиторией его новых лекций, семьей, в которой ему требовалось быть заботливым и внимательным, объектом другого мира, который можно изучать и наблюдать ежеминутно, поражаясь потрясающему таланту этих животных подчинять реальность бытия под их независимую сущность. Лишь иногда, чтобы уж совсем не казаться невежливым и неблагодарным, Балу разрешал погладить себя, почесать за ухом или, подставив пузико, заставить хозяина умиляться, согнувшись при этом в три погибели. Да и эти редкие проявления слабости животного длились не более минуты.

«Да, это что-то новенькое, – после прочтения статьи Бенджамину на месте не сиделось. Мысли одна за другой проносились в его голове, и каждая казалась подтверждением его правоты. – Если этот тельавивец прав, и наши нейроны во сне реагируют на сновидения так, словно узнают абсолютно новую информацию, то это идет в разрез с базовыми теориями. Значит, сны не помогают мозгу отдыхать или заниматься ему самобичеванием, пардон, самоанализом. Это косвенно подтверждает мою гипотезу – рассматривать сон, как средство коммуникации. Правда, сон осознанный. А вот какой коммуникации – межличностной или между различными реальностями?! Впрочем, одно другому не противоречит. Хотя эта тема заслуживает более глубокого изучения.»

Он уселся за компьютер. Его рабочий стол стоял тут же внизу. Дом, доставшийся ему после смерти родителей, был старый и крохотный. По тем временам, когда в этом районе начали строиться первые дома для инженерной элиты, девяносто шесть квадратов считались роскошью. Маленькая кухонька и гостиная на обе стороны дома на первом этаже и две маленьких спальни на втором. Чердак и подвал под жилые помещения задействованы не были. Когда три года назад он решился-таки на ремонт, то изменил немногое: сделал из чердака гостевую и снес две стены, одну между кухней и гостиной, вторую – между спальнями, создав два больших помещения внизу и вверху. Теперь на первом этаже находились кухонная мебель и огромный стол, который использовался одновременно и как рабочий, с одной стороны, а каминная ниша с диваном, креслом и выходом на террасу – с другой. Три книжных стеллажа стояли напротив камина, позади дивана. Украшал комнату не только камин, но и огромное французское окно до пола, служившее одновременно и выходом в палисадник. За придомовой территорией Бенджамин не следил: никаких лужаек или клумб, занимался только стрижкой газона, да и на это не уходило много времени – участки перед домом и позади него были такие же крохотные, как и сам домик.

«Открытие Фрида Тацкевича заставляет нас пересмотреть теории о сновидениях. Реакция нейронов мозга на сны как на что-то абсолютно новое, еще не виденное и не осмысленное, удивляет, вступая в противоречие с мнением, что во сне мозг занимается анализом и фильтрацией увиденного и услышанного за день. Откуда бы подсознанию выудить образы и ситуации, еще не виденные им и не сохраненные в глубинах памяти, чтобы сплести новую паутину сна?! – Бенджамин лишь изредка смотрел на экран монитора, печатать вслепую он так и не научился. – Не являются сны и результатом анализа, вернее, самоанализа психики человека. Ведь не будите же вы утверждать, что, если человеку снится погоня, значит, он и в реальности страдает манией преследования?! Эта теория возможна, как и любая другая, но она абсолютно нелогична с точки зрения накопленных нами знаний о науке психоанализа и сна.

Но что, если сон – ни коем образом не связан с деятельностью человека, по крайней мере здесь, в этом мире. Почему не предположить, что сон – это проявление другого, неведанного нам мира, явление нам параллельных реальностей. Этот мир так же многомерен, как и наше существование, но строится по другим эмоциональным законом. Во снах никто никогда не видел солнца. Ощущали его тепло или даже зной. Ощущали его наличие – день или ночь можно сказать определенно. Но вот видеть – не видели. Что это может означать для нас? Солнце – это символ света, и всего что за этим следует – добро, радость, сама жизнь. И вдруг… солнца нет. Для нас, живущих здесь, это конец всему, кромешная мгла, смерть. Символизм борьбы добра и зла, солнца и тьмы. Но во снах все существует дальше и без солнца. Почему? Возможно, потому что мир параллельных реалий не плох и не хорош. Он – нейтрален, а потому не всегда правильно оценен нами, людьми солнечного мира.»

Написанным он остался доволен. Сохранив текст, открыл почту и отправил его своему редактору. «Как идея – совсем неплохо. По крайней мере, дать ему понять, что я уже опять в строю и не зря проедаю его гонорар», – подумал он и нажал функцию «отправить почту». «А теперь, Балу, можно и прогуляться». Он исчез в гардеробной и вышел оттуда полностью экипированным для велосипедной прогулки. Эластичные легинсы и обтягивающая куртка, специальные гетры до колен и велосипедные бутсы, перчатки, шапочку и шлем он нес в руках.

В подвале стояли аж три красавца – Rennrad, Mountainbike и обычный велик для передвижения по городу. Сегодня он выбрал горный велосипед. Захотелось вдруг первозданной тишины, которая в это время года пронзает лес с небывалой остротой. Да и случайных прохожих там сейчас немного – холодно и страшно. Ему же, наоборот, такие поездки по сорок с лишним километров давали возможность почувствовать себя один на один со своими мыслями, со своим вторым я. Через голову он натянул на шею специальный узкий шарф-хомут, который многие женщины во время утренних пробежек используют как повязку для волос, надел плотную, туго облегающую шапочку, сверху шлем. Уже выкатив на улицу велосипед, опустил защитные очки и вытянул из-под воротника шарф, закрыл им лицо. Из непокрытого у него остался только кончик носа…

В лесу неистовость ветра проявлялась не столько холодом, сколько шумом – верхушки деревьев трепетали как измученный лихорадкой больной, издавая стоны и непонятные звуки. Лишь выехав на открытую местность, Бенджамин оценил весь напор и ярость стихии – гнать на велобайке было практически невозможно. Свернув снова на лесную тропинку, он решил пожертвовать временем, зато хоть как-то укрыться от непогоды. Он любил свои велосипедные прогулки, вообще, любил велосипеды, обзаведясь сразу несколькими. Но особо любил ездить на велобайке по лесу – это стало для Бенджамина своего рода медитацией – думать о чем-то еще, кроме дороги, даже если очень захотеть, не получиться – то сучки, то корневища, то поворот, то спуск… Казалось, что сознание полностью отключалось от проблем, давая тому передышку. Зато подсознание работало без устали, и очень часто после таких прогулок к Бенджамину приходили новые здравые мысли или решения.