Макс Бодягин - Святые Полуночники

Мелиссе заводилась всё больше и больше, даже не замечая, как слюна пеной летит из её хорошо очерченного рта, её лицо раскраснелось как фитиль, в глазах появился болезненный блеск, как у рыночного кликуши, она безотчётно колотила кулаком по столешнице, стоя в неудобной позе и все эти детали не могли скрыться от внимательного взгляда Пирре, которая всё сильнее и сильнее вжималась в спинку стула. В этот момент в её голове крутился только один вопрос: если это не алкоголь, то что это? Мшицей не пахнет, но она и не такая дура, чтобы мшицу покуривать. А другой стороны, почему это она не такая дура? С неё станется. Пирре положила ладонь на материну руку и попыталась успокоить: мама, папа же написал завещание, оно хранится в здании кангая, заверено всеми канами… Ты откуда это знаешь, заорала Мелиссе, совершенно утратив контроль над собой: откуда тебе известно, что там написано? Он при тебе его зачитывал? Номики и Мейтон могут подтвердить, что именно там сказано? Ну, хорошо, допустим, там действительно перечислено всё имущество и оно поделено между вами в равных долях. Но кто тебе сказал, что это растреклятое завещание нельзя переписать, разорви меня адский Ен?! Пе-ре-пи-сать! Понимаешь ты это?!

И что ты хочешь, устало спросила Пирре. Мелиссе вдруг сникла, опала, опустилась на стул, безвольно бросив руки на стол, и, отвернувшись в сторону, сказала: я хочу всё. Скотобойни, консервный завод, кожевенное производство, всё сопутствующее, там, костный клей, костную муку на удобрения, всё. Я заберу у него всё, что связано с моей семьёй. С твоими дядьями, бабушкой и дедушкой. А он пусть оставит себе стратон, за который ему город аренду платит, пусть оставит себе эти постоялые дворы, которые он уне пульмонов сдаёт, ростовщицкие лавки, перевозчиков через ущелье, всю эту мелочёвку. Вместе с меблированными комнатами и доходными домами. Я на это не претендую. Как видишь, всё по справедливости.

Мам, робко позвала Пирре: Мейтон говорит, что только кожевенные фабрики дают доход на двадцать процентов больше, чем всё, что ты перечислила. Включая ростовщицкие лавки. Пфе, фыркнула Мелиссе: так пусть твой папаша поучится ростовщицкому ремеслу или дуру свою поучит. Может, больше будет зарабатывать. А я тебе напомню, что всё-всё-всё, что я хочу забрать, основано только на одном, на бескрайних стадах скота, что выпасает моя семья там, на лугах вдоль реки Майестики. И отец твой, конечно, может сделать ставку на свиноферму, но он во-первых, понятия не имеет, как разводить свиней, во-вторых, он не сможет загрузить производство свининой, в-третьих, это другая технология, нужно будет менять весь процесс, а в-четвёртых, свиные шкура и мясо никогда не сравнятся в цене с буйволиной кожей и говядиной. Никогда.

Она торжествующе упёрла указательный палец в столешницу, но тут чайник натужно засвистел, плюясь кипятком из переполненного носика, Мелиссе вскочила, всё ещё распалённая собственной речью, заварила чай, накрыла фаянсовый чайничек нарядным стёганым колпаком и повернулась к дочери, сказав уже совершенно успокоившимся тоном: твои дядья и твой дед положили жизнь на то, чтобы вскормить самое крупное и самое лучшее мясное стадо в ойкумене. Никаких молочных коров, только быки и буйволы. А теперь взглянем на ситуацию иначе. Если твой отец отнимет у меня производство, куда девать тысячи голов скота? Твоему дедушке придётся возводить скотобойни, самому запускать производство, это очень непросто. Всё ведь налажено. Опять же, смотри, детка, если я лишу твоего отца сырья и производство встанет, треть Энподии лишится рабочих мест. Ты представляешь, что будет с городом? Поэтому кане Каре, кан Коус Железная Башка и кане Тониане Медная хозяйка на моей стороне. Только Кастор Красавчик поддерживает твоего отца, потому что он трус и жополиз, прости детка, за такие слова, но это правда. Кастор ему как сын и лучший друг твоим братьям, только поэтому он защищает Киннея. Но против них три других кана, поэтому я раздену твоего отца, раздену догола, чтобы он пешком пошёл в Ворейю просить пристанища у родственников своей потаскухи!

Пирре подвинула матери пустую чашку и грустно сказала: я же знаю, почему ты так кричишь. Ты всё ещё любишь его, мам.

Номики стоял перед материным крыльцом уже с полчаса, не в силах поднять ногу и взобраться по ступеням. Его трясло от недосыпания и усталости, но не только ночная схватка с ворвавшимися в город мертвяками стала причиной его болезненного состояния. Он не мог отогнать от себя призрак обнажённой мёртвой Хеккубе. Его сжигал немилосердный стыд. Он снова и снова вспоминал её истерзанное, но такое красивое тело, и жаркая волна замешательства накрывала его с каждой срамной мыслью. Он надеялся на то, что ни Мейтон, ни отец не заметили вспышку похоти в его глазах, когда он разглядывал убитую.

Номики рассеянно погладил выбритую макушку. Несмотря на то, что он уже два раза за день принял душ, ему всё равно казалось, что от него всё ещё несёт мертвечиной. Вернувшись из «Солнечной Нимфеи», он снова взялся оттирать доспехи, просто чтобы успокоиться. Что теперь будет? Что станет с отцом? С нами? С мамой? А Пирре? Вот она-то наверняка обрадуется. Ох, Святые Полуночники, как же я всё расскажу? Номики всё-таки взобрался на крыльцо, пытаясь унять дрожь, взялся за медное кольцо и снова задумался, чувствуя приятную прохладу металла. Он погладил кольцо с львиной головой. Сегодня отец вновь ударил его, когда он попытался сказать ему какие-то ободряющие слова. Мейтон, сука, стоял и смотрел с ехидной улыбкой, как он корчится на полу гостиницы. Все смотрели. Все. Пульмон с женой попытались отвернуться, но они тоже видели. Н-на тебе под дых. Служанки пялились на то, как он задыхался, пытаясь не зареветь от обиды на отца. Гоплиты сделали каменное лицо, конечно, но… Сука, как же стыдно. За что? За что, папа? Почему я не сдох сегодня ночью? Почему меня не сожрали эти ёбаные мертвяки?

Кинней не трогал его почти весь год, с тех пор, как привёл домой Хеккубе. Его будто подменили. Он стал обходительным и ласковым, даже прислуга заметила эту перемену. Номики даже начал думать, что отец стал более снисходителен и к нему, жалкому ублюдку, которому с детства доставались все тумаки и затрещины. Он посмотрел на свои массивные руки, которыми он как-то из озорства придушил боевого молосса, чего не удавалось ещё никому. Он бьёт меня, как скотину, а я ничего не могу сделать, подумал Номики. Призрак обнажённой Хеккубе снова сверкнул перед ним ослепительно белой кожей. Что с нами будет, пробормотал он и всё-таки набрался духу постучать кольцом в массивную медную плашку.

Пирре открыла ему дверь и тут же заметила, что с братом что-то не то. Она внимательно смотрела на него встревоженными карими глазами, не впуская внутрь, будто знала, что он принёс важную весть. Номики набрал в грудь воздуха и шепнул: она трезва? Вроде да, кивнула Пирре: что-то случилось? Номики коротко кивнул: пусти, я должен вам обеим кое-что рассказать. Что-то с папой, охнула Пирре, положив руку на грудь. Да дай пройти уже, сердито фыркнул Номики, отодвинул сестрёнку и вошёл внутрь, ища мать глазами.