Макс Бодягин - Сонница. Том первый

Дизайнер обложки Савва Мысов

© Макс Бодягин, 2018

© Савва Мысов, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4490-6653-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

День первый.

Вторник, 15-е мая

20:40

Перед тем, как поднять трубку, Бардин долго смотрел на неё, словно заклиная назойливый аппарат не приносить дурные вести. Телефон жужжал и кружился по столешнице среди бумаг, больничных карт, схем, записей, толкнул пластиковым бочком любимую ручку Бардина (дорогущая монтеграппа, подарок одного пациента), та покатилась по столу, дойдя почти до края, где Бардин подхватил ее, чтобы не упала и не побилась о белый кафельный пол. Тут он словно очнулся от несвоевременного приступа задумчивости и всё же нажал на светящееся изображение зелёной трубочки.

Алло. Сказал женский голос. Вы дочитали? Бардин посопел, вертя трубку в руках и не зная, что ответить. Вы дочитали? повторил женский голос настойчиво, но без капризных ноток, скорее, с какой-то обеспокоенностью, настоящей тревогой, будто бы сейчас от Бардина зависело будет ли женщина на том конце провода жить, или ей предстоит куда более скверная судьба.

Да, я почитал, ответил, наконец, Бардин. Я беспокоилась, ответила женщина. Простите, долго возился, я никогда не работал раньше на маке, знаете, всего одна кнопка, нужно было привыкнуть, да и работа, начал говорить Бардин, но замялся. Почему я извиняюсь. Ведь я не должен этого делать. Идиотская привычка кланяться всем подряд. Точнее, всем женщинам. Я могу зайти к вам, спросила женщина. Я всё ещё на работе, ответил Бардин. Слишком много пациентов, только что освободился. Я знаю, я вижу ваше окно, ответила женщина. Я сижу в такси напротив. Если вам неудобно, чтобы я проходила в кабинет, мы можем поговорить в машине. Нет-нет, что вы, пробормотал Бардин. Конечно же проходите.

Он расстегнул сумку и вынул почти невесомый macbook air, который легко мог бы затеряться среди бумаг, если бы не матовая алая обёртка из силикона, приятно цепляющаяся за пальцы. Тёплая. Бардин высунул голову в коридор и крикнул медсестре: Катя, у меня ведь всё на сегодня? Тогда сделайте, пожалуйста, божескую милость, украдите из директорского кабинета пару чашечек кофейку, ко мне тут дама, знаете ли. Ах, Сергей Иваныч, шалунишка, погрозила наманикюренным пальчиком болтушка Катя и прошелестела голубыми бахилами в конец коридора, откуда почти тут же донеслось злобное пыхтение итальянской кофе-машины. Никелированное чудище. Как с ним Катя справляется? Впрочем, это я ретроград, предпочитаю варить кофе в турке.

Здравствуйте. Поток рефлексии прервал грудной голос, только что звучавший в трубке. Здравствуйте, проходите, пожалуйста, засуетился Бардин, показывая рукой вглубь кабинета, на ширму, отгораживающую массажный стол от офисной части. Женщина плавно, как кинозвезда, прошла ближе к столу, уверенно опустилась в кресло, уложив длинные и гладкие, словно полированные голени друг на друга, и замерла, словно картинка из глянца. Вы позволите, спросила она, доставая из недр плаща тонкий стальной портсигар. Простите, не понял, переспросил Бардин. Сигареты, пояснила она, вынимая из портстигара узкую пахитоску на крохотном мундштучке. Я сначала не понял, о чём вы, ответил Бардин. Очень красивый портсигар. Будете, спросила она, протянув пахитоску. Да, разумеется, все уже ушли, а дежурная сестра нас не выдаст. Не выдадите нас, Катя. Вас – никогда, ответила вошедшая сестра, несущая подносик с кофе. Благодарю вас, сказал Бардин, отрешённо провожая взглядом смуглые катины ямочки под коленками, чмокающие воздух, полощущийся в белоснежных полах халата.

Женщина молча курила. Бардин ждал. На вид ей было чуть за тридцать, тяжёлые медные пряди, усталые круги под глубокими зеленовато-карими глазами, аристократическая шея, тонкий полупрозрачный нос. Можно я сниму плащ. Даже не вопрос, а выдох. Будто бы она держала этот выдох в себе целый день, а сейчас наконец-то что-то лопнуло и он наконец осуществился, освободив лёгкие для нового вдоха. Да, прошу вас, плечики здесь, в шкафу. Она медленно расстегнула пуговицы, хулигански держа пахитоску в зубах, неслышно чертыхнулась, посмотрела на ноготь, и, продолжая расстёгивать плащ, чуть затянулась, не касаясь пахитоски пальцами, отчего та забавно встала торчком. Может быть, коньячку хотите, спросил Бардин. Сам-то я не пью. Но кое-какой запас у меня есть, клиенты дарят, вы же понимаете. Нет, спасибо, не поворачиваясь, ответила женщина. Клубы ароматного дыма окутывали её, повторяя очертания взбитых волос, проникая серыми волокнами сквозь медные пряди. Бардин смотрел на её узкую спину, на острые лопатки, девочково торчащие сквозь чёрную простую водолазку. Что скажете, спросила она. Простите, переспросил Бардин. Вы сказали, что прочитали. Что скажете? Вы сможете мне помочь, спросила она чуть более настойчиво.

Бардин глубоко затянулся, с наслаждением ощущая, как запретный дым пахитоски наполняет лёгкие, и внезапно закашлялся, до рези в глазах, до слёз. Ими не затягиваются, ласково сказала женщина с немного странной материнской интонацией. Покрасневший Бардин вытер глаза тыльной стороной руки и сказал: простите, я так давно не курил. Совершенно забыл, что такое сигарный табак. Она снова опустилась в кресло, снова уложила свои тонкие голени одна на одну и снова замерла. Крохотный рубин на почти невидимой золотой нити словно передразнивал алую точку на кончике пахитоски. Я вас представляла именно таким, тепло сказала она. Каким. Ну вот что вы не на самом деле не курите, что вы весь такой немного… Вы очень похожи на моего мужа. Вы помните его?

Да, я хорошо помню этого мальчика, подумал Бардин. Мы звали его Витька, сказал он вслух. Я не застала этот период, улыбнулась она. Сколько помню, его всегда звали только по фамилии – Кромм. И в школе, и потом. И даже я звала его только так. Странно, сказал Бардин. Меня тоже всю жизнь зовут по фамилии, и даже жена. Он засмеялся. Вот видите, я же говорила, что вы похожи, удовлетворённо сказала женщина. Возможно, вы не знаете об этом, но он всегда равнялся на вас. «Сэмпай то, сэмпай сё, сэмпай бы так никогда не поступил, сэмпай сделал бы всё вот так». Он всегда называл вас «сэмпай». Я не видел его лет десять, даже больше, ответил Бардин. Как он.

Вы же видели его по телевизору. Ничего не изменилось, всё точно так же. Он ест, спит. Но никого не узнаёт. Это, конечно лучше, чем приступы кататонии, которые у него были пару раз. Но он абсолютно ничего не помнит. Ни меня. Ни, что куда более обидно, себя. Врачи лепечут что-то неясное, что- то про защитный механизм психики, я этого не понимаю.