Макс Бодягин - Сонница. Том первый

Бардин наклонился вперёд. Его глаза блестели от воспоминаний. Жена удивилась. Давно она не видела, чтобы его глаза светились. Последние годы они всегда напоминали ей затёртые монетки, которые можно было бы отполировать, но ей не хотелось, да и сил на это взять было неоткуда. Потом я узнал, что Витька сирота, продолжил Бардин. Точнее, мать у него умерла, а отец так и не женился. И он лет с десяти жил практически один. То есть, отец его почти всё время был в разъездах, работал геологом, хорошо зарабатывал. А Витька рос как трава. Солнце обогреет, дождик напоит.

Он и в раздевалке почти ни с кем не разговаривал, продолжил Бардин. Понятно, что для него все остальные казались детьми, но обычно всё равно, что перед тренировкой, что после, в раздевалке постоянно стоит гвалт, хохот, кто-то что-то рассказывает. А Витька просто сосредоточенно раздевался, угрюмо шёл в душ, потом тщательно вытирался, обсыхал, одевался – ни одного лишнего движения, ни одного слова. Если его спрашивали – отвечал охотно, улыбался вежливо, но за этой вежливостью угадывалась стальная броня, куда не пробиться никому. И, тем не менее, мы с ним ладили. Даже стали друзьями. Как-то так получилось, что близкими друзьями. Хотя даже не разговаривали. Это странно. Потому что мне он говорил, что вообще-то он – большой болтун. Просто со мной ему комфортно было молчать. И я чувствовал то же самое. Пожалуй, Витька – единственный человек, с которым мне очень уютно молчалось.

Послушай, наконец перебила его жена. Ты говоришь, он сирота, кто же тогда попросил тебя помочь ему. Я не знаю, жив ли сейчас его отец, смущенно ответил Бардин. И в этот же момент поймал себя на мысли о том, что соврать ему не о чем, а подробно рассказывать об Иоланте ему вовсе даже не хочется. Почему, он понятия не имел, но смутное интуитивное ощущение будто бы залило ему глотку сургучом, Бардин кашлянул, и с известным трудом вымолвил: отца его я видел только пару раз, он мне понравился, крепкий мужик, из настоящих. Но за Витьку просил не он, а его жена. И как её зовут, спросила жена Бардина. Не помню, соврал Бардин, какое-то нерусское имя. Вылетело из головы. Красивая, спросил жена. Обычная, снова соврал Бардин, как ему показалось, вполне удачно. Мы с ней почти на разговаривали, она была вся зарёванная, возможно какие-то седативные препараты принимает. Отдала мне компьютер и сказала, что у Витьки последнее время крыша ехала. Спрашивала, может быть, я что-нибудь вспомню, читая его записи, может, кого-нибудь узнаю, уловлю хотя бы какую-то зацепку, которая поможет вернуть ему память. Можно мне посмотреть, спросила жена. Прости, Женька, но я клятвенно обещал никому не показывать, сказал Бардин и подумал про себя: странно, почему же я всё вру-то. Всё вру, и вру, и, главное, остановиться всё никак не могу. Там есть очень личные моменты, сказал он вслух, с удовольствием отмечая, что как минимум одну правдивую фразу ему произнести удалось.

Значит, она плакала, язвительно переспросила жена. Я не говорил, что она плакала при мне, я сказал, что она выглядела зарёванной, ответил Бардин. Боже мой, Бардин, ты вот у меня такой растюлёха, тобой может любая баба манипулировать мне кажется, сказала жена. Почему это, обиделся Бардин. В такие минуты он чувствовал себя неприятно-беззащитным, хотя и понимал, что жена сейчас говорит правду, с другой стороны, правда эта играла только в её ворота, и это снова и снова выбешивало Бардина. Жена словно почувствовала раздражение Бардина и саркастически бросила: приходит к тебе какая-то чужая баба, подсовывает тебе непонятно что, а ты и выкупаешься, ты хотя бы узнал о ней что-нибудь. А ты мне ответь пожалуйста, зачем мне что-либо знать о ней, ответил Бардин слишком громко, чем это было необходимо. У меня когда-то был друг, который сошел с ума и которому я могу помочь, это всё, что мне нужно знать, и это всё, что я хочу знать. Поступай, как знаешь, ответила жена и пошла мыть посуду.

Бардин подошёл к окну, глядя как сиреневая кисея сумерек густеет над двором. Скорее бы почки прорезались, подумал он. Какая запоздалая в этом году весна. Еще на прошлой неделе повсюду лежал серый, изжеваный солнцем, но упрямый снег. Мучительно хотелось выпить. Как всегда в такие минуты, когда между ним и Женькой бежали трещины. Бардин крепко закрыл глаза, чтобы прогнать воспоминание о том, как обжигает пищевод холодный водочный шарик, бегущий вниз, чтобы взорваться в животе сказочным теплом. Он повернулся к жене. Даже её спина выражала горделивый протест против лжи, на которой она не смогла его поймать, но которую чувствовала сквозь любое словесное кружево. Он дождался, пока она домоет тарелку и выключит воду, и сказал в наступившей тишине: прости, я не рассказал тебе сразу, есть одно обстоятельство, которое заставляет меня очень внимательно отнестись к этим записям. Она медленно повернулась, с настороженным недоверием глядя в глаза мужа. Понимаешь, Витька пишет о странной эпидемии, о массовых случаях летаргии, сказал Бардин. То есть, когда люди засыпают что ли, уточнила жена. Да, когда они просто засыпают безо всяких причин и разбудить их невозможно, это похоже на кому, но несколько другое состояние, пояснил Бардин. И что тебя так встревожило, усмехнулась жена. Я утром виделся с Серёгой Федосовым, помнишь такого, из министерства здравоохранения, он рассказал по секрету, что за последнюю неделю зарегистрировано около сотни таких случаев, это меня и насторожило. Очень похоже на эпидемию. Вдруг это что-то вирусное, а Витька каким-то сложным образом этот вирус воспринял. В общем, какая-то интересная связь.

Жена подошла к нему вплотную и обняла за плечи. Это настораживало. Между ними в последние годы редко возникала какая-то нежность. Бардин, сказала жена, заглянув снизу прямо в его глаза. Я тебя прошу, отдай к чертям этот ноутбук, и не суйся в неприятности. У тебя же дар навлекать на себя беду. Ты посмотри, как хорошо мы живём последние годы, ты работаешь в хорошем месте, тебя любят, ценят, тебе деньги платят. Такую клинику, как эта, ещё поискать. Я боюсь. Чего, спросил Бардин. Не знаю, ответила жена. Но я очень-очень боюсь.

Она прижалась к нему всем телом. По двору шёл запоздалый забулдыга. Увидев свет в окне второго этажа, он остановился, несколько раз отхлебнул пива из полупустой бутылки. Снаружи Бардин с женой выглядели совершенно как счастливые любовники. Живут же, завистливо пробормотал забулдыга, сплюнул горькую пивную пену, и растворился в темноте.

День второй

Среда, 16-е мая

08:35

Утром Бардин проснулся с каким-то тяжелым настроением, словно с похмелья, хотя он давным-давно уже не брал в рот ни капли. Он посмотрел на серый просвет между шторами, высунул из под одеяла большой палец ноги, пошевелил им, как бы потрогал воздух, как пловец пробует воду. Воздух ему не понравился, сырой воздух, даже мокрый какой-то, словно сразу из под нагретого за ночь одеяла попадаешь в лужу. Дрянь, а не воздух. Он инстинктивно пошарил по кровати, жены рядом не было. Бардин прислушался, но услышал только далёкие голоса за окном и ритмичное шуршание дворничьей метлы по асфальту, жена уже ушла на работу. Интересно, который час, спросил он сам себя и сам себе ответил, нет, неинтересно. Он вздохнул и рывком сбросил одеяло, сырость тут же обожгла его ледяной свежей волной, как из ведра окатила. Бардин вышел из спальни, привычно отодвинул кресло и совершенно механически разогрел мышцы, потянулся, минут сорок делал привычные упражнения, ловя себя на неприятной мысли, что совершенно не может сосредоточиться. Он окатил голову ледяной струёй из-под крана, надеясь вернуть себя в реальность, достал из шкафа чиши 4 4 Чиши или тиси (яп.) – традиционная каменная гантель для заниятий боевыми искусствами на Окинаве , неловко вздёрнул её в верхнюю позицию, прислушался к травмированному плечу, но оно молчало. Бардин кое-как дотянул до конца упражнения с чиши, раздражённо поставил её на пол, и спросил в воздух, да что со мной такое, чёрт побери.