Кирилл Берендеев - Тринадцать секунд

В этот миг, в кармане куртки заиграл мобильник, запев «Письма, письма лично на почту ношу…», возвещавший о приходе сообщения. Невольно мы оба вздрогнули. Рукой, сжимающей папку, я с трудом достал из кармана телефон, на экране коего прочел следующие строки: «Щукин куда-то делся. В РОВД его до сих пор нет».

В этот миг пальцы нащупали «собачку» я распахнул дверь, а столоначальник, окончательно придя в себя, нашарил тапочки, облачился в них, и грозно поинтересовавшись: «Ты куда?», метнулся за мной.

Пальцы Щукина хватанули воздух в сантиметре от филенки – я успел вырваться в предбанник и, оглянувшись, посыпался по лестнице сломя голову, понимая, что со столоначальником случилось действительно что-то из ряда вон выходящее, раз он вместо того, чтобы предстать перед комиссией в форме, торчал дома и в душе. Но самое главное, это неладное все усиливалось, по мере того, как я бежал по ступеням, в несколько шагов одолевая пролеты и все крепче прижимая папку к груди. Неладное это, происходившее с Щукиным, именовалось давно позабытым и только ныне проснувшимся милицейским долгом, причем силы преизрядной – повинуясь ему, Щукин в одних трусах и тапках рванул вслед за мной, позабыв обо всем, вплоть до того, какое воздействие он окажет на любого встречного. Эхо шлепков его ног по бетонным ступеням отдавалось с удесятеренной силой, заставляя меня ускоряться из последних сил.

Когда я достиг холла, в мозгу сверкнула спасительная мысль о черном ходе – и я бросился к второму выходу из здания. Спрыгнув с четырех ступенек входной лестницы, я увидел «десятку» Щукина, которую в данных обстоятельствах уж ни с чем не мог перепутать – она, будто нарочно, загородила мне проход. Пока, путаясь в кустах волчьей ягоды, я огибал злосчастный автомобиль, несуразная мысль, одна из тех, что всегда невовремя посещают мой разум, подсказала: столоначальник решил перед встречей с высокой комиссией последние грехи с себя смыть, вот и вернулся словно вор с черного хода.

А в это время владелец припаркованного на дорожке автомобиля, влекомый крепнущим чувством долга, уже выскакивал из дому, торопливо спускаясь по лесенке. И обогнув свою машину, бросился следом через пустовавшую на время обеденного перерыва детскую площадку.

Я прибавил скорость, пролетел вихрем мимо качелей-каруселей, нырнул в арку соседнего дома и устремился к переулку Морриса Коэна, рассчитывая, что Щукин выдохнется и отстанет. В том, что он не попрется в одних трусах и тапках в погоне за мной средь людских масс, как-то уже не верилось.

Однако, он так же, как и я, только прибавлял, метр за метром сокращая разделявшее нас расстояние. Чувство долга, подхлестывающее его ежеминутно, гнало вперед, мы проскочили переулок, и снова запетляли между домов, пробираясь дальше. Я пытался сбросить Щукина с хвоста, но он упорно не желал этого делать, словно чуя, куда сверну я в следующий раз, неуступчиво выбирал то же самое направление.

Так мы оказались в переулке Леонтины Коэн. Я бежал исключительно на морально-волевых качествах, не дававших позориться перед беспорточным милиционером. Выдыхаясь, я устремился сквозь плотный людской поток, неожиданно оказавшийся перед нами. Люди оглядывались на Щукина, но не более того, помешать ему и дальше совершать погоню никто не решился. Обнаглев от этой безнаказанности, столоначальник крикнул мне вслед: «Стоять! Милиция!», – чем преизрядно смутил всех, услышавших его. Более того, после этого вопля люди стали шарахаться от голоштанного Щукина, уступая ему дорогу.

Мы пробежали вдоль коротенького переулка Михаила и Елизаветы Мукасей и выскочили на улицу Зорге, примерно в ее середине. Выкрикнув свой призыв второй раз, и уже обратив на себя внимание правоохранительных органов, задумчиво покрутивших пальцем у виска, Щукин сбил-таки дыхание, поотстал, застряв за домом. А я бросился из последних сил по направлению к до боли знакомому зданию. Тому самому, где жил Окунев. Ни секунды не медля, пока Щукин еще не показался из-за поворота, я обогнул высотку, и влетел в подъезд – дверь оказалась распахнутой настежь и припертой к стене кирпичом, – рабочие выносили строительный хлам и искореженный их стараниями, обесчещенный унитаз. Я забежал в лифт, нажал кнопку пятого этажа, не обращая внимания на призывную ругань работяг, просящих погодить малость, и наконец, добравшись до пятого этажа и привалившись к стене, смог немного отдышаться.

Некоторое время я так и стоял у лифтов, восстанавливая дыхание и нервно вздрагивая едва ли не при каждом прохождении мимо меня одной из кабин. Потом, раз уж все так сложилось, решил позвонить Окуневу, – если он дома, можно избавиться от груза немедленно.

Я позвонил ему на мобильный – а то, если сразу в дверь, он может и не открыть. Мощный гул, словно от взлетающего самолета, проникший в уши сразу при соединении, заставил усомниться в целесообразности звонка.

– Да, я слушаю, – недовольно сказал Окунев. И тут же отвлекаясь: – Галь, заткни ты пылесос, ни в одной комнате не поговорить спокойно.

Я облегченно вздохнул и сообщил:

– Задание выполнено. Товар у меня, где встречаемся?

Он опешил. И пока мямлил: «то есть как это, мы же договорились на вечер, а тут…», я решил взять инициативу в свои руки и бодро доложил своему мучителю:

– Дверь была открыта. Проходил мимо и взял. Может, я сразу к вам?

– Нет! – испуганно рявкнул он. И тут же добавил. – Встретимся, где договорились. Можно через полчаса, я постараюсь успеть, – и совсем неубедительно проговорил: – Работа все же, так просто не уйдешь.

Я выключил телефон, стал подле железной двери и приготовился встречать. Ожидание оказалось недолгим, буквально через пару минут я услышал шебуршание шагов, голос жены: «возьми хоть это на дорожку», ответный рык самого Окунева. После чего дверь открылась, представляя моему взору антиквара, надевавшего на ходу пиджак. Увидев меня, он замер, некоторое время разглядывая мою персону, а вместе с ней и коричневую папку. Я стоял так, чтобы Окунев, даже придя в себя, не догадался шмыгнуть обратно за дверь, и сразу постарался оттереть его на лифтовую площадку.

– Держите, – щедрым жестом я протянул ему папку. – Можете не пересчитывать, здесь все и даже с процентами на десять лет вперед. Держите же, незачем на меня так смотреть. Папка щукинская, натурально, а в ней ваша полугодовая зарплата.

Окунев осторожно взял из рук папку за краешки, перевернул, открыл, буквально затаив дыхание. Вытащил пачку стодолларовых банкнот, резко выдохнул, так же как и я недавно, проверяя, не кукла ли. Папка при этом упала на пол, он даже не заметил этого.

В этот момент кабина грузового лифта четко щелкнула, останавливаясь на нашем этаже, двери распахнулись, и оттуда буквально выпал плечистый мужик в трусах и тапках. Завидев знакомую папку, лежавшую прямо у ног своего очень хорошего знакомого, он ни секунды не медля, с воем обрушился на соперника. Я едва успел отскочить в сторону. Щукин мертво вцепился в ворот рубашки Окунева и заорал на весь этаж: