Кирилл Берендеев - Тринадцать секунд

– Вряд ли за Щукина серьезно возьмутся, – заметил я, пытаясь разрядить несколько сгустившуюся атмосферу. – Во-первых, он авторитет, а во-вторых, получил достаточно много…

– Да, для прозрения ослепшей фемиды и возвращения привычного статус-кво шестидесяти штук вполне хватит. Вот только Окунев ничего не получит. Что существенно.

– Вот знаешь, твои напоминания о том, что Окунев может остаться без всего, меня беспокоят. Это на мне скажется.

– Но ведь не сможет же он потребовать от тебя того, чего нет.

– Слушай, – мне только сейчас эта мысль пришла в голову, – а не может Щукин сразу деньги в банк потащить?

Стас покачал головой.

– У «Империи» обеденный перерыв тогда же, когда и у РОВД – с часу до двух. Кстати, Окунев говорил о предполагаемой сумме взятки? – я кивнул, назвав число. – Ну что же, об операции с таджикскими рабочими он не знает, значит, половину можешь оставить себе с чистой совестью. Я разрешаю. —Стас похлопал меня по колену и прибавил: – Чтобы не светиться лишний раз в отделении, сейчас я скину портрет Щукина на твою электронную почту. Посмотришь, может, даже распечатаешь и возьмешь с собой.

Неплохая мысль, подумал я, мало ли кто может выйти даже из машины столоначальника. Или войти в нее. Кстати….

– А ты подумал, что он уведомил своего племяша о размерах взятки и вполне реально, просто передаст ему в обеденный перерыв.

– Исключено, племяш в четверг дежурит на шоссе Судоплатова, там проедет правительственная делегация, а сразу после нее повесят новый знак ограничения скорости, это я узнавал из достоверных источников. Что до племяшиной жены, мало того, что они не общаются, так у оной ответственный момент – вчера началась голодовка на мебельной фабрике, где она руководит, с требованием выплатить зарплату за полгода. Та и включилась, говорят, ни вегетарианство, ни диеты ей особо не помогали – требуются радикальные средства.

– Стас, ну ты и циник же.

– Стараюсь. Ладно, слушай дальше. Повторюсь, прямо у отделения в переулке Ольги Чеховой постоянно будет дежурить мой человек в виде дворника, впрочем, он всегда там работает, за Щукиным есть кому присмотреть. А ты к этому времени должен находиться на улице Молодого и быть готов.

– Всегда готов.

– Вот и умница. Как только тебе сообщат об уходе Щукина с работы, немедленно срывайся и подъезжай к его дому. Дождешься, пока столоначальник уедет, подожди для верности еще с четверть часа и начинай действовать. Замок ты знаешь. И будет тебе счастье, – с улыбкой добавил Стас, закуривая еще сигару и постукивая пальцами по жестяной коробочке. А затем лицо его изменилось. Он заговорил как бы с красной строки: – Теперь про Окунева. Бардака не устраивай, ничего не кроши, не роняй, вот разве только, что он сам тебе сказал, насчет безделушек на секретере. И если найдешь фото жены – оскверни.

– Это жестоко, – мрачнея, ответил я.

– Да. Зато действенно. И хватит за них переживать, оба того не стоят, – я кивнул не очень охотно. – Особенно столоначальник. Признаюсь, я и заварил всю эту кашу не только ради тебя… нет, ради тебя тоже, но и по собственным соображениям. За своих товарищей, – он не договорил, нахмурившись. Примерно такое выражение лица было у пленного коммуниста на допросе на картине Иогансона. – Окунев вряд ли тебе доверяет, так что принеси ему пару безделушек напоказ, кстати, проследишь за его реакцией. Полагаю, ими он будет доволен, – я хотел высказаться, но Стас не дал мне слова молвить. – Главное, все время будь в перчатках, даже если Окунев станет настаивать.

– Это вряд ли.

– И если все пройдет удачно, с тебя бутылочка «Дом Периньон».

– А только говорил, за идею и за своих товарищей работаешь.

– Ну, на подобное идея не распространяется, – Стас хохотнул и снова хлопнул меня по колену. – Я завтра с тобой еще свяжусь. Особенно, если что еще узнаю. Но в любом случае – в указанное Окуневым время к Щукину ни под каким предлогом не заявляйся.

– Но мы…

– Я не уверен насчет его прогулок, тут может быть какой-то подвох. Завтра мне принесут новую информацию – тогда и скажу с уверенностью. А напоследок замечу – больше одного дня Окунева не бойся. И то только в том случае, если придешь к нему пустым. Все, плеваться не будем, у меня в горле пересохло. Будь друг, принеси бутылочку пива, и можешь быть свободен. А то в моем балахоне что-то жарковато.

Я купил ему пива в ларьке, на прощанье мы помахали друг дружке – народ только шарахался в стороны от наших жестов, – и расстались. Я уже совсем уходил, когда заметил, как к этому человеку без определенного места жительства (довольно точное определение, Стас с жительством никак не мог определиться, скрываясь от заинтересованных в его поимке лиц) подошла сердобольная тетушка и отвалила червонец, настоятельно порекомендовав последний раз поправлять здоровье и завязывать уже с этим.

В среду он сам позвонил мне в обеденный перерыв и довольно весело сообщил, что дело на мази. Сведения о каждодневных прогулках Щукина подтвердились, вот только прогулка эта оказалась на полчаса короче, иными словами, Окунев действительно мог меня подставить.

– И кстати, не зря я вчера бомжевал с тобой. Очень интересный разговор поимел с приятелем, он в соседнем с Щукиным доме живет, сообщил занятную подробность. Оказывается, столоначальник сдавал свою парадную форму в прачечную, с настоятельным требованием почистить ее к четвергу. Видимо, готовится не на шутку и все свои форменные безобразия форменным образом прикрыть хочет.

– У тебя просто везде свои люди, – несколько ошарашенный новостью, пролепетал я.

– Не совсем. Просто приятель стакнулся с Щукиным, когда ходил получать рубашки. Видимо, тот не только деньги, но и мундир хочет отмыть, – съязвил Стас. И тут же добавил: – Да, что-то я строг к нему, определенно сегодня строг. Стал ядовитый, прям как Ленин в Разливе. Скоро «Записки постороннего» от меня дождетесь.

Мы побеседовали еще немного, покуда Стас не спохватился, заметив предупреждение телефона о сильной усадке его аккумуляторов, и на этой не сильно мажорной ноте поспешил распрощаться.

Все оставшееся время я ждал, позвонит ли Окунев с радостным сообщением о крупной взятке, получаемой назавтра Щукиным, а между делом, просто волновался, предвкушая особенности предстоящей операции. На мое счастье, Окунев не позвонил, видимо, слухи до него не докатились, мне оставалось для успокоения собственного организма выпить валерьянки на ночь и спокойно спать мертвецким сном, пропустившим будильник и позволившим впервые опоздать на работу.

На работе, однако, мандраж навалился с новой силой. Я допустил несколько глупейших ошибок при составлении одной программы, и покуда выяснял, откуда взялись эти неправдоподобно глупые ляпы, проникся веселым настроением язвивших надо мной коллег. А затем позвонил дежурный дворник – и все накатилось с новой силой. «Объект сел в машину вместе с коричневой папкой и в настоящий момент отъезжает», – получив эту информацию, я бросился к шефу, сшибая всех на своем пути и внося разруху в интерьер, дабы отпроситься до конца дня.