Кирилл Берендеев - Тринадцать секунд

Все необходимое для работы было давно заготовлено и лежало в ящике стола; оставалось, получив долгожданное добро, собрать инструменты и отправиться на улицу Молодого. Где до поры, до времени и затаиться. Машина Щукина, непрезентабельная «десятка» вишневого цвета, стояла у входа, ее приметы, в особенности поцарапанный левый бок, выдал Стас, послав снимок по электронной почте. Теперь я мог лицезреть последствия неудачной парковки авто столоначальника, сидя на лавочке, специально поставленной возле пивного ларька и отчасти скрытой со стороны подъезда разросшейся волчьей ягодой.

Я проторчал на ней около получаса, и в ожидании ухода Щукина таки вынужден был выпить пива. А то школьники, то и дело утыкающиеся в окошко за новой порцией, и старушки, собирающие за ними бутылки, стали странно коситься на молодого человека, сидящего подле источника, но к нему не припадающего.

Когда бутылка подошла к концу, я услышал хлопанье железной двери, зубовный скрежет автомобиля, снимаемого с ручного тормоза. С моего места было прекрасно видно, как человек, похожий на фото, присланное Стасом, и совершенно без папки, сперва упихивается со скрипами сиденья в машину, а затем, значительным усилием мускулов, снимает ее с нейтрали и выводит со двора. Все эти действия Щукин проделал с таким трудом, что я поначалу предположил о совершенной непригодности к перемещениям его «ласточки», но затем понял – он нервничает столь же сильно, как и я. На некоторое время он задержался, у самого выезда со двора, но переборол себя и отправился навстречу судьбе и комиссии.

Я отправил СМС дворнику «Выехал, встречайте», а затем посидел еще некоторое время, удивляясь про себя, как человек, только что получивший шестьдесят тысяч «зеленых», и получавший ранее суммы столь же значительные, способен вести столь убогую жизнь. К этому времени истекло четверть часа, положенные на теоретическое возвращение Щукина, машина не появилась, я поднялся со скамейки и на ватных ногах потопал к подъезду.

Обычно дежуривших у подъезда бабулек не наблюдалось, скорее всего, в это время они кормили обедом еле загнанных по домам внуков, тот поглощался с неимоверной быстротой и недовольной миной при слове «добавка». Время летних каникул кажется таким дорогим, каждая минута на счету, и ее, последней, всегда не хватает, это я знаю по своему опыту.

Я быстро добрался до квартиры Щукина, на ходу извлек отмычки и оглянулся в сторону вечно сидящей взаперти, как девица в тереме, соседки. Той слышно не было, я принялся за работу.

И замер. Меня ждало приятное изумление. Дверь оказалась открыта, несмотря даже на наличие «собачки» на замке – ее язычок совсем чуть-чуть высовывался из-за потертого дерматина в узкой, почти неприметной щели между косяком и самой дверью. Поразмыслив недолго, я пришел к выводу, что хозяин столь глубоко погрузился в невеселые мысли о визите комиссии, что выскочил из дому, не проверив, хлопнула ли за ним дверь. За него это сделал я, проникнув в квартиру, и тихо защелкнув замок – а то мало ли что.

Квартира предстала мне в чрезвычайно запущенном виде: в прихожей вешалка не вмещала одежду, кое-какая сложена на журнальном столике, ботинки летние и зимние вперемешку, стояли на давно потерявшим лак паркете. Рядом со столиком стоял неработающий холодильник, на нем лежала какая-то дребедень: разноцветные рекламные проспекты, конверты, тряпки от или для пыли. Обои в потеках, кое-где прорваны, но так и не заменены; в комнате, куда я приоткрыл дверь, хоть и почище, но старая мебель, в трещинах и царапинах, вытертый до основания палас на полу, стол, покрытый застиранной до невозможности скатертью, и засиженная мухами люстра, создавали такой убогий фон, что всякий, кто догадался бы войти сюда с намерениями, подобным моим, спешно бы ретировался.

Впрочем, об убожестве жилища, равно как и обо всем прочем, я перестал думать, едва только увидел ту самую коричневую папку на середине стола. Подошел, открыл, заглянул внутрь. Сердце забарабанило подобно пулемету «Максим» – в папке лежали, небрежно засунутые, шесть пачек стодолларовых купюр, перевязанные в несколько слоев обычной резинкой.

Я проверил, уж не куклы ли это, нет, не куклы. Сунул папку под мышку, рядом с ней лежал позабытый мобильный телефон, тоже не бог весть что, у меня посвежее модель будет. Подарю Стасу, решил я, стягивая со стола мобильник, пусть немного утешится.

Затем я вспомнил про фотографии, стал искать их, но при беглом взгляде не увидел, тогда решил начать с сувениров на серванте. Одним из них была диорама: пластмассовая гондола на фоне венецианских каналов. Интересно, сам Щукин был там или это чей-то презент. Я упихал гондолу в карман куртки, побросал семь слоников на пол, но вот причинить им вреда не смог, они оказались весьма крепкими. Бросил следом шкатулку, она раскрылась, обнажая недешевую бижутерию, мельком я взглянул на нее, и в этот момент меня отвлекла одна странность, до сей поры удачно пропускаемая мимо сознания. А именно полковничий пиджак на спинке стула, с начищенными до блеска звездочками и щитами, и небрежно положенный на плечо синий форменный галстук.

Подойдя ближе, я отогнул пиджак – под ним оказалась белоснежная, пахнущая синтетическим морозцем, сорочка, на сиденьи стула лежали брюки, составлявшие полную форму. На них – часы «Касио» с календарем.

Я замер. Увиденное совершенно не укладывалось в голову. Я никак не мог понять, в чем же тогда уехал на работу Щукин. Ведь я же прекрасно видел этот самый наряд на нем, когда он упаковывался в «десятку» и тарахтел со двора. Или у него две формы? Но тогда зачем же вторая, столь же прилежно вычищенная и отглаженная, если только не….

Плеск воды, принятый мной поначалу за мытье соседки за стеной, равно как и голос радио, внезапно оборвались, перебив разом и одну из моих самых отчаянных мыслей, пришедших в голову за все время пребывания в квартире столоначальника. Прижав папку к груди, я механически сунул часы в карман и с сердцем, упрятавшимся в одну из пяток, выглянул в прихожую.

Дверь ванной оказалась приотворена. Будто завороженный я наблюдал за тем, как полоса света, все более расширяясь, захватывает пространство маленького коридорчика меж прихожей и кухней, освещая все новые доски паркета, пока не открылась полностью. Совершено бесшумно. А в проеме ее появился невысокий плотный мужчина в черных трусах, возрастом немногим за сорок, начинающий обретать брюшко, с вьющимися волосами, чуть тронутыми ранней сединой, и мокрыми от воды, – при этом лицом удивительно похожим на портрет, что прислал мне Стас.

Увидав меня в прихожей, мужчина замер, замер и я. Но лишь на миг, по прошествии которого я, уже как-то притерпевшийся за последнее время к самому невероятному развитию самых заурядных событий, потянулся к входной двери, а полковник Щукин стал нашаривать тапочки, все так же не отрывая от меня взгляда – не мог оторвать от столоначальника свой взор и я, выискивая «собачку» свободной рукой.