Калле Каспер - Убийство на улице Фельмана

– Пульса нет, – испуганно сказала сердобольная женщина по имени Линда.

Все опять застыли.

– А дышит? – спросил кто-то из задних рядов.

Линда чуть отодвинулась, приглядываясь.

– Может, надо сделать искусственное дыхание? – предположил тот же голос.

– А кто умеет? – спросил адвокат из квартиры номер 7.

– Не надо, – всполошилась фифа. – При инфаркте лучше не трогать. Подождем, пока приедет «скорая»…

Диана выбралась из круга и поискала взглядом Калева.

– Наверно, это убийство, – шепнула она, оказавшись рядом с мужем.

– Не говори ерунды, – отозвался тот сумрачно.

– Почему ерунды?

– Потому что у меня нет времени на убийства. Мне надо закончить часть.

– Какое отношение к твоей части имеет… – начала Диана, но Калев перебил ее:

– Эх ты, любительница детективов! Мы все станем подозреваемыми, начнутся допросы, очные ставки, эти, как их, реконструкции и прочая волокита.

– С какой стати нам было ее убивать, – возразила Диана, но муж махнул на нее рукой, и она сосредоточилась на происшествии. Среди присутствующих врачей не было, а жаль… В любом приличном романе на месте преступления непременно оказывается если не врач, то, по крайней мере, некий знаток, который властным жестом отстраняет любопытных, наклоняется над трупом, тянет носом и изрекает:

– Запах горького миндаля! Прошу всех присутствующих оставаться на местах!

Между тем, присутствующие и так никуда не торопились, любопытство удерживало их на месте куда надежнее, чем приказ какого-нибудь дилетанта, видимо, склянки с цианистым калием не было ни в одном кармане, и преступник не пытался незаметно выскользнуть в полуотворенную дверь и избавиться от предмета, способного привести его на скамью подсудимых. А, впрочем, вполне вероятно, что дело было не только в любопытстве, просто народ дисциплинированно ждал, пока ему скажут, что собрание не состоится, и разрешено разойтись по квартирам… или что надо подождать, пока уберут труп, и можно будет приступить к обсуждению повестки дня, да, почему бы и нет?… Диана нервно хихикнула, к счастью, тихонько, и сразу опомнилась. Возьми себя в руки, дура, приказала она себе, прекрати истерику, сядь и жди… Как уже сделали более уравновешенные люди… Она огляделась. Ну да. Несколько человек отошли и сели. Прочие, правда, продолжали толпиться вокруг неподвижного тела на полу, но попыток оказать первую или иную помощь никто больше не делал. Председатель наконец дозвонился и сбивчиво объяснял, куда ехать, его долго не могли понять, как чердак, почему чердак, наконец он спрятал телефон, оглядел членов товарищества, прикидывая, видимо, кого послать вниз открывать входную дверь, так и не решился никого подобным поручением обременить и пошел сам.

Петер Туксам отпер дверь и вошел в квартиру, забыв пропустить Юлию вперед и вовсе, пожалуй, о ней забыв. Сунул ключи в карман… хорошо, что не забыл прихватить, не пришлось там лезть в коричневый костюм матери, сумочку ведь она с собой не взяла, только папку с бумагами и ключи, и сама, да, конечно, сама сказала, хоть они и вышли все вместе:

– Возьми свою связку, Петер, я, скорее всего, задержусь после собрания…

Задержусь! Если бы она догадывалась, насколько!.. Да просто навсегда, ведь сюда она больше не попадет, не пройдет к себе… Он побрел по коридору, сам не зная, куда, машинально остановился у полуоткрытой двери, щелкнул выключателем… Спальня матери была прибрана, кровать, новомодная, железная, аккуратно застелена пушистым кремовым пледом, нигде ничего не валяется, только через спинку стула, придвинутого к трельяжу, перекинут горчичного цвета махровый банный халат, дома она ходила в таком… Он прошел, осторожно ступая по чистому, словно новому, ковру к еще одной двери, в смежную комнату, открыл, в глаза бросился букет разноцветных астр, попавший в конус проникшего туда, в гостиную матери, света, он щелкнул выключателем и тут и долго стоял, бездумно озираясь…

При жизни бабушки с дедом в квартире была одна гостиная, общая, по вечерам там всей семьей смотрели телевизор, обедали по воскресеньям, принимали гостей, больше всякую родню, так продолжалось и после того, как не стало бабушки, и даже когда умер дед, пару лет в семейном укладе ничего не менялось. Но после ремонта, а вернее, до него, мать сказала:

– Ты уже взрослый, мужчина, у тебя свои друзья, у меня свои… Поделим комнаты, пусть у каждого будет своя гостиная, я не хочу, чтобы тебе досаждали мои приятельницы, они ведь имеют привычку сидеть подолгу…

На самом деле имелись в виду, конечно, его друзья, хотя не так уж часто они к нему и приходили, даже когда он был жадным до игр ребенком, а потом тем более… Гостиную свою мать обставила по последнему слову – кожаный диван и кресла, большой телевизор с плоским экраном, низкий круглый журнальный столик… это слово к нему не подходило, больно был велик… с отмытой до блеска стеклянной столешницей, на которой и стояла ваза с астрами… Хоть и большой, для обедов он тем не менее не предназначался, мать ела всегда на кухне за старым, накрытым клеенкой деревянным столом, который раскладывался надвое, раскладывался в принципе, после смерти деда его не открывали, даже теперь, когда появилась Юля… Собственно, втроем они не обедали ни разу, или нет, однажды, у него, в бывшей комнате деда, куда перенесли после ремонта старую мебель из прежней гостиной, на новую он не претендовал, его вполне устраивали буфет с комодом, потертые и исцарапанные, но натурального дерева, производства пятидесятых, кажется, годов, и крепкие еще стулья, был там и обеденный стол… по правде говоря, до последнего времени все это было ему ни к чему, он туда почти и не заходил, ел на кухне с матерью… если, конечно, обедал дома… Он добрел до кухни, тут, наконец, оказался хоть какой-то непорядок, грязная посуда в раковине, кружка с недопитым чаем на столе… Он стоял, смотрел на кружку и старался найти в себе нечто… любовь, печаль, сожаление, раскаяние… но не мог отыскать ничего, пустота, одна только пустота…

Вдруг ему послышались рыдания, он обернулся, потом пошел на звук… Юля сидела у входной двери, на маленькой скамеечке под вешалкой, наполовину зарывшись в свисавшие сверху пальто и куртки и громко всхлипывала. Оплакивала его мать, которая… Растроганный и смущенный, он подошел к ней, опустился рядом на пол и уткнулся головой в ее колени…

Эне Парк стремительно вбежала в квартиру.

– Мама, мама!

Она заглянула в пустую комнату справа от входной двери и спросила высунувшегося из детской… смешно, но это название сохранилось до сих пор, хотя «ребенок» ее почти перерос… сына:

– Где бабушка?

– У телевизора, – ответил тот лаконично и исчез.