Калле Каспер - Убийство на улице Фельмана

Диана пересекла двор и вошла в соседний подъезд через черный вход, углядела в окно, что тот не заперт, кто-то вышел вынести мусор и дверь не захлопнул. Здание их имело форму буквы П с короткими толстыми ножками и удлиненной перекладиной, собственно, скорее оно напоминало бы табурет, низкий табурет, но почему-то при литературных описаниях пользоваться подобными сравнениями не принято, одни скучные знаки алфавита. Может, потому что табуреты и прочие предметы стоят, а буквы лежат, и не надо напрягать фантазию, меняя их положение? Квартира супругов Кару находилась в ножке или крыле, кажется, далее, то бишь в тексте, ножку полагается именовать крылом, так, по крайней мере, поступают авторы тех самых описаний. Как бы то ни было, из одного окна гостиной Диана могла лицезреть двор и противоположное крыло дома, второе окно располагалось в торце, а третье было в спальне, на другой стороне крылоножки… в сущности, подумала Диана мельком, будь они с Калевом людьми более денежными, могли бы, как другие, затеять масштабную перестройку и превратить две большие комнаты в три поменьше, правда, пришлось бы сносить стены, ставить другие, но зато появился бы кабинет… хотя нынче порядки другие, теперь, наоборот, все объединяют, столовую, гостиную и чуть ли не спальню с кухней, а то и с ванной… Как бы то ни было, перебираясь от окна к окну, она могла наблюдать почти за всем периметром здания, что нередко приносило насущную пользу, как теперь. С недавних пор дом превратился в крепость, ворота в обнесенный высокой решеткой двор запирались автоматически, черный вход, парадные, все было на замке, без ключа или пособничества домофона никуда не попадешь. Правда, преимущества такой закрытости были налицо, по лестницам не болтались посторонние, бомжи не бродили по двору и не рылись в мусорном ящике, оставляя после себя нечто, подозрительно напоминавшее городскую свалку, и дети из соседних домов не украшали стены сомнительными, если не нецензурными надписями, чистота и тишина, сущая благодать… Впрочем, о бомжах Диана иногда жалела, будучи человеком хозяйственным, она не любила выбрасывать ставшие лишними вещи, зачастую почти новые, другое дело, когда их можно, постирав и сложив в пакет, оставить во дворе, зная, что кому-то они понадобятся… Линда жила на четвертом этаже в двухкомнатной, аккуратной, всегда прибранной, со сверкающими полами квартире, Диана, войдя, сразу разулась, такая Эстония страна, ступи на паркет ногой в уличной обуви, и все, хозяев впору валокордином отпаивать… собственно, и сама она с такой постановкой дела свыклась, держала для гостей тапочки и даже босому хождению не препятствовала, ну и ладно, чище будет, зачем в чужой монастырь со своим уставом соваться, тем более, что самой так жить легче…

Линда к приходу гостьи подготовилась, сварила кофе и стол накрыла: салфеточки, вазочка с двумя цветками, хрустальный графинчик с домашней черносмородиновой настойкой, изящные, словно игрушечные ликерные рюмочки, расписная фарфоровая тарелочка с печеньем, а сливочник и вовсе серебряный, антикварный, от матери унаследованный. Собственно, сливочником наследство не ограничивалось, в гостиной у Линды стояла старинная мебель красного дерева с замысловатой резьбой: буфет, комод и стол со стульями, надумай Линда всю эту роскошь продать, вырученного точно хватило бы ей до конца жизни. Линда в этом доме и выросла, правда, в другой квартире, побольше, оставшись одна, обменялась с соседями, получила приличную доплату, которая теперь весьма способствовала ее относительно спокойному существованию, по счастью, произошло все уже после введения кроны, а не раньше.

– Прошу садиться, – сказала она церемонно, как каждый раз в начале встречи держа дистанцию, и Диана не стала с места в карьер поминать убийство, заговорила о Руфине, той самой подруге, о ее муже и детях, потом о собственных родителях, о дочке-первокурснице, обретавшейся ныне при бабушке с дедушкой, и только допив первую чашку, перешла к Ану Туксам. Впрочем, Линда не так уж и много о той знала или, по крайней мере, говорила. Возраст за пятьдесят, но меньше шестидесяти, тут Диане было известно больше, от Андреса, летом Ану исполнилось пятьдесят четыре, работала она в школе, преподавала математику и занимала еще должность завуча, с мужем развелась давным-давно, Линда его даже вспомнить не могла, родителей похоронила относительно недавно, отца так всего лет семь или восемь назад и жила теперь в четырехкомнатной квартире с сыном, молодым человеком, едва достигшим тридцати, но успевшим уже переменить десяток занятий и доставившим, как деликатно выразилась Линда, матери немало огорчений. Сейчас, впрочем, он был совладельцем небольшого, но процветающего туристического агентства и буквально месяц назад привел в дом жену или эквивалент таковой, нынче ведь не очень-то женятся, собственно, и замуж никто не торопится, сошлись, разошлись… Диана поинтересовалась для полноты картины, чем занимается новоиспеченная невестка, но Линда не знала…

– Один раз ее и видела, на этом самом собрании, – сказала она. – Не помнишь? Высокая такая, худая, с красными волосами, как они все теперь. Крутилась возле свекрови, еще с русским разговаривала, который напротив меня живет…

Вот оно!

– А он разве был? – спросила Диана невинно. – Он же не владелец, только съемщик, значит, не член товарищества.

– Был, – сказала Линда, и не более того.

Диана предприняла новую попытку.

– Я слышала, Ану хотела их квартиру продать. Им же или кому другому, но продать.

Линда только кивнула.

– Интересно, что теперь будет? – сказала Диана задумчиво.

– А ничего не будет, – малопонятно отреагировала Линда.

– То есть?

– Они уезжают, – пояснила Линда наконец. – В Россию. У нее в Твери мать живет. Отец умер несколько лет назад, так она их все время к себе зовет. Они все колебались, не хотели, привыкли здесь, работа у обоих есть, дети тут родились. Но когда Ану на них нажала, решились.

– И скоро?…

– Этого я не знаю. Но она уже два раза ездила, улаживала формальности.

– Понятно, – сказала Диана деловито.

Обсуждать вторую семью, на которую тоже катил бочку Андрес, так сходу она не решилась, размышляла только о том, как бы уточнить кое-какие детали, например, чего ради глава первой, съемщик, заявился на собрание, откуда его обязательно выставили бы, и хорошо, если без скандала, но как подступиться к делу, не знала. Помог случай. Когда, уже прощаясь, они стояли с Линдой в дверях, задвигался лифт, заползал туда-сюда по шахте, потом остановился, и прямо рядом меж раздвинувшихся створок, словно Афродита в раковине, возникла та самая женщина, которую Диана жаждала увидеть, возможно, бессознательно пытаясь узреть каинову печать на ее челе, а вообще-то наоборот, ничего дурного ей эти люди не сделали, и она им зла не желала. Правда, на Афродиту женщина походила мало, была, мягко выражаясь, толстовата, килограмм девяносто, не меньше, и лет на пять-шесть старше Дианы, сколько именно это получалось, Диана предпочла б умолчать. Круглое, довольно приятное лицо, локоны, явившиеся на свет не без помощи бигуди, голубые глаза и розовая помада. Новоприбывшая разглядела Линду, радостно поздоровалась и выпалила: