Елена Ударцева - Верхняя Волынь. Кворила. Деревенский детектив

– Всё в порядке, она не кусается, не бойтесь!

Если Ртищева хотела успокоить врача, то вышло хуже. Перед дверью Вероника Николаевна остановилась, подула в вырез, поправила волосы и одежду. Кажется, она волновалась. Теперь Полина уверилась, что жить она будет у дьявола. Марья Онучина отговаривала, глава сельского поселения нервничает. Эта Мирохина – опасная женщина. Дверь распахнулась до того, как Вероника Николаевна в неё постучала, будто их ждали. Тёмная женщина в тёмном предбаннике развернулась в дом.

– Заходите, нечего топтаться.

Полина заметила, как Вероника Николаевна тайком перекрестилась и затараторила.

– Лидия Кирилловна, это Полина Гранкина – вместо старой фельдшерицы. Мы с вами договаривались.

Но Лидия Кирилловна ушла куда-то вглубь дома и признаков жизни не подавала. Вероника Николаевна втащила один из чемоданов, сама пошла вперёд, выглядывая хозяйку.

– Лидия Кирилловна? Где ей расположиться? Может, в клеть?

Глава распахнула одну из дверей, пропуская Полину внутрь, но тут открылась дверь избы, обитая ватой и клеёнкой. Лидия Кирилловна грозной тенью встала на пороге.

– Совсем сдурела? Хочешь, чтобы девка околела зимой?

– Почему зимой? Подъемные придут, дом фельдшерицы подлатаем и съедет. Месяц всего перекантуется.

– Знаю я ваш «месяц». В избу иди. Не хочу потом врача от бронхита лечить.

Полина решила, что это удачное время, чтобы представиться самой. Она протянула руку.

– Здравствуйте, Лидия Кирилловна! У вас отличные цветы там. Меня зовут Полина Гранкина, Полина Всеволодовна. Я – врач-терапевт, окончила Первый мед, – Полина помахала протянутой рукой. – Вы, кстати, первая, кто меня врачом назвал. Остальные фельдшером зовут. Будем знакомы?

Лидия Кирилловна развернулась на пороге.

– Виделись.

Старуха прошла вперёд, под свет из окон, и Полина застыла. Действительно виделись. Тонкие поджатые губы, острый взгляд, прямая спина. Полина набрала в грудь воздух – третий худший день её жизни. Её квартирной хозяйкой оказалась королевская дама из маршрутки.

– Раз всё в порядке, я пошла! – раздался крик с улицы.

Вероника Николаевна сбежала.

Через широкий и высокий порог Полина втянула чемодан в избу. Мирохина стояла у входа в комнатушку за русской печкой.

– Будет жарко – окно откроешь. Книжки бери, ничего выбрасывать не смей.

С этими словами Мирохина ушла в кухню, где загремела кастрюлями. Полина втиснулась внутрь. Вместо двери на толстой леске висела пыльная гардина тёмно-зелёного цвета, выцветшая полосами. Почти всю комнату занимала высокая железная кровать. Над нею, на покрывале с оленями – вымпелы и фотографии с похорон. На угловой этажерке с деревянными балясинами битком торчали книги: Агата Кристи, Честертон, Чейз. Детективы про старую добрую Англию.

Полина с опаской села на кровать, ожидая, что провалится до пола на растянутой сетке. Сетка была натянута отлично, а вот места под кроватью для чемоданов не было. Там тоже были книги. Книги были даже в небольшой деревянной тумбочке и на подоконнике. Вместо шкафа к стене были прикручены четыре крючка, а сверху – полка. Здесь валялись книги посвежее: Донцова, Устинова, Маринина. Куда распаковывать два битком набитых чемодана до пояса и рюкзак, новоявленная жительница сельского поселения Верхняя Волынь не имела ни малейшего понятия. Здесь ей предстояло прожить следующие шестьдесят месяцев.

Два месяца спустя из-за разросшегося куста элеутерококка появился велосипед в ржавых подпалинах. Полина оттолкнулась и с силой перебросила ногу через раму. Всем весом надавила на педали, чтобы взобраться в горку.

– Да что ж такое-то? Только от неё.

Через плечо был перекинут набитый рюкзак, зубы сжаты, глаза красные от недосыпа.

Полина Гранкина была нарасхват. Сегодня она в третий раз ехала к старухе Красковой. Она звонила «Полиночке» каждый раз, как заскучает. Всё ограничивалось тем, что Полина мерила ей давление, писала его на листке и уезжала. Теперь было то же самое. Полина послушала сердце, привычно измерила давление, складывая аппарат в рюкзак.

– Элеутерококк у вас есть? Если нет, приходите. У нас куст большой, хватит.

– Ой, деточка, знаю я ваш куст. Лидка его из Москвы, из Тимирязевки пёрла. Всей деревней встречали.

– Ну, хорошо, тогда я дальше поехала.

Следующим пациентом оказалась дачница. Насобирала грибов за участком. Тревога оказалась ложной, достаточно было промыть желудок марганцовкой.

Затем перевязала руку строителю: болгарка сорвалась. Швы держатся, заражения нет. Но ещё один укол от столбняка Полина вколола. После была пациентка с диабетом, двое перенесших инсульты. Женщина уже вставала на ноги, Полина предложила её родным собираться раз в неделю перед администрацией на ОФП. Услышала привычный отказ и снова водрузилась в седло.

Деревня была всё ещё непонятна. С одной стороны – доживающие старики, махнувшие на всё рукой сорокалетние дети, которым водка заменила смысл, брошенные внуки без чистого белья. С другой стороны – фрилансеры и родители ЭКО-поколения. Такие приезжают в деревню ради воздуха, красоты, качественных продуктов. Они фермерствуют, как развлекаются, говорят о Париже и вспоминают поездки в Китай. Видимо, вся разница в выборе. Старая деревня была его лишена: здесь родились, здесь и помирайте. Новая поглядела мир, пообщалась с людьми и знала, куда ехала. Для первых огороды и сортир – каторга. Для вторых – временные трудности, потому что выбрали сами, значит, сами и могут изменить. Именно поэтому Верхняя Волынь была так интересна.

Свежие бревенчатые срубы на три этажа соседствовали со столетними избами, обмазанными глиной, резные рассохшиеся наличники обрамляли пластиковые окна, кирпич рядом с сайдингом, голые блоки напротив аккуратно выкрашенного дерева. Голубые металлочерепичные крыши, рубероидные, шиферные, жестяные. Кирпичные, железные, сеточные, деревянные заборы. Был и один обклеенный рекламными растяжками фильмов десятилетней давности. Сразу ясно, где работал его владелец.

Полина устала. Она оглядела фельдшерскую: ни одной пылинки, стеклянный шкаф закрыт, лекарства в старом холодильнике, добытом Ртищевой. Медкарты рассортированы: умершие и живые. Под стеллажом отыскались бланки, и Полина заполнила медкарты на всех жителей Верхеволынского сельского поселения.

Первые две недели Полина сидела тут. Чинно приходила, надевала белый халат и ждала. Час, два. Со скуки перемыла процедурную и кабинет раза четыре, но никто не приходил. Только Вероника Николаевна и библиотекарша по соседству заглядывали.

Профессор Тихомиров, конечно, не гнушался театральщины, но чувство собственного достоинства своим интернам привил. Врач – это врач, оплот гигиены и здравого смысла. Белый халат давал уверенность в своих знаниях, придавал солидность. Но пациенты не приходили. Заглядывали иногда из любопытства, просили телефон. Полина отвечала, что по адресам не ездит, приезжайте сюда, и оставалась в полном одиночестве. После московской суеты быть запертой в деревенском медпункте было ужасно. Полина начала понимать заключённых в одиночке. Она каждую минуту порывалась набрать родителям, но не решалась их тревожить и писала рыжей Варечке. Поначалу та отвечала охотно, потом бросала «некогда» и отключалась на неделю. Полина её понимала: в Москве слишком много народа, слишком много требований, слишком много проверок, всего слишком много. В Верхней Волыни всего этого не было, зато было свободное время, телефон с интернетом и мысли о Нём.