Елена Гвозденко - Горечь березового сока

Неприятельская армия была вооружена лопатами, граблями и мотыгой. Силы были явно неравны, и троица, отодвинув меня, прошествовала в квартиру.

– Ты что ж творишь, империалистка, буржуйка недорезанная?

Не давая опомниться, вся тройка двинула вглубь, к ванной комнате и кухне.

– Разворовали Россию, простым людям жизни нет.

– В чем дело? Кто вам разрешил вламываться в мой дом?

Троица меня игнорировала, Клавдия Александровна вела свое войско согласно схеме водопровода в моем доме.

– Странно, все сухо, – дала она отбой. Маленькие глазки тети Тони бегали по сторонам, отмечая и грязную посуду, оставшуюся с вечера, и слишком откровенное белье на веревке в ванной. Марь Васильевна «стреляла» по-крупному – модель моей стиральной машины, холодильник из нержавейки, шкаф-купе, и самое страшное – посудомоечная машина.

– Кузьминичну затопило, снизошли они до объяснений.

– А лопаты вам зачем? – нелепое утро рождает нелепую реакцию.

– Так мы на кладбище собрались, мужиков наших подправить.

Неприятельская армия, козырнув лопатами, ретировалась. Стоя под душем и размышляя о влиянии социума, я пришла к неутешительному выводу – есть что-то общее в желании «подправить». Бабульки наши, настервенев за свою нелегкую жизнь, ускорив отход своим половинам, «правят» их даже после смерти, приводя их жилище только в им ведомый порядок. Подменяют память «приличиями». Мое желание «править» свои расхристанные мысли вообще вне всякой логики. Мысли перескочили на гель для душа и бальзам для волос, и без всякой связи в голове вдруг стала рождаться сказка о волшебной стране, где все были «правильными», ходили исключительно строем, и растили квадратные овощи. Очередной бред, который занозой засядет в голове, разрастаясь, и стихая. Похоронить его можно только в моем компьютере. А дальше два варианта – забыть или «править» после смерти. И тут до меня со всей очевидностью дошла мысль, что все мое писательство-всего лишь попытка похоронить что-то в себе.

На этой невеселой ноте я и запретила своим мыслям фривольность отступления. Забота о хлебе насущном выгнала меня из дома «разведать» новую оптовку.

В нашем дворе длинные скамейки давно превратились в штаб неприятеля. Это место сбора пожилой части нашего дома. Мне еще ни разу не удавалась видеть лавочку пустой, даже в дождь и снег обязательно дежурил часовой, какая-нибудь Кузьминична или Фоминична. Подробное досье на каждую по пунктам: кто, с кем, от кого – велось с дотошностью канцелярии Лубянки. Длина юбок, прически, декольте определяли статус женщин. Категорий всего две – порядочные женщины и шалавы. В первую входили все рано овдовевшие старушки и Нина из первого подъезда – серенькое незаметное создание неопределенного возраста. Все остальное население дома входило во вторую категорию, презрительно называемую «молодежь». Мне определение даже льстило. В свои сорок два ношу мини и шокирую дворовый бомонд затейливыми декольте. Со мной бесполезно вести разговор о засолке огурцов и чистке погребов. Когда-то давно, в моей прошлой жизни это все было – муж, огурцы и погреба. Слишком долго превращала жизнь в приложение ко всем этим благам. Сейчас, услышав весь этот псевдохозяйственный бред, начинаю чихать и чесаться.

Сегодня в нашем дворе особенно оживленно. Утреннее происшествие в Иркиной квартире сплотило ряды воинствующих бабулей. А ведь это нашей жизнью вы и живете, именно наши романы заставляют учащенно биться ваши сердца, именно наши декольте впрыскивают в вашу кровь адреналин.

– З-д-р-р-а-а-с-т-е-э-э, – шипение в спину, в ответ на кивок.

На лестничной площадке Ирка, губы синие, сама белая. Дверь в ее квартиру настежь.

– Что с тобой, тебе плохо?

В ответ только морзянку зубами отбивает и рукой в свою квартиру показывает. Так и застыла с вытянутой рукой, тоже мне, Ильич в октябре!

Схватила за руку, втолкнула в ее квартиру, захлопнув дверь.

– Ну?

– Там, – выстукивали ее зубы.

Пройдя по комнатам и не обнаружив ничего, что не вписывалось бы в картину утреннего взрыва, вернулась в коридор. Соседка сидела на корточках, сжав голову руками.

– Ира, что там?

– Холодильник.

Я вновь прошествовала на кухню, открыла холодильник, и поняла, на этот раз мое самаритянское желание помогать всем и вся, завело меня слишком далеко.

На большом блюде, потеснив пакеты с молоком, лежала… голова. Я захлопнула дверку, затем снова открыла. Голова не исчезла, лишь от удара дверцы раскачивалась, словно кивала, утверждая: «да, я не обман, я существую». Захлопнув вместилище ужаса, я выбежала в коридор. Ирина, словно марионетка, дала себя увести. Дома я сначала подбежала к своему холодильнику и, не без внутренней дрожи, дернула дверцу. В моем холодильнике ничего лишнего не было. Напоив соседку чаем, коньяком и валерьянкой, я добилась членораздельной речи.

Отправив Дашутку в садик, молодая мама помчалась на работу. Благо у нее всего два урока. Из школы отправилась к своей матери, уговорив ту забрать внучку вечером. Это было нелегко, учитывая их отношения. По дороге домой заскочила в ТСЖ, где, редкая удача, ей удалось застать слесарей почти трезвыми. Они обещали прийти после трех, а сейчас половина третьего.

– Давай на время спрячем это у тебя,

– Ты что, с ума сошла? Надо вызывать милицию

– Думаешь, мне поверят? В квартире полный разгром, а в холодильнике голова Дашкиного отца.

– Это ее отец? Ты никогда о нем не рассказывала.

– А и рассказывать-то особо нечего. Я для него всего лишь эпизод, у него полгорода в невестах ходят. Когда узнал о беременности – мамашу свою подослал. Та церемониться не стала – с порога меня во всех грехах обвинила, я даже и ответить ей не смогла. Да и зачем? Даренка – мой дар, только мой. Не видела его с той поры, все воспоминания выжгла. Как он в холодильнике оказался? Еще утром его там не было, точно помню. Я молоко для каши доставала.

– А где все остальное? Может там не только голова, может, где руки – ноги припрятаны.

Крадучись мы пробрались в Иркину квартиру. Вид у нас был, надо сказать, образы Гойи по сравнению с нами – символы жизнелюбия. Методично, метр за метром, обыскали Иркино жилище: заглянули на балкон, перерыли весь шкаф. Сюрпризов больше не было.

Звонок в дверь заставил нас вздрогнуть.

– Это, наверное, сантехник.

– Надо открыть. Буду на кухне, если что.

Но это был не сантехник. За дверью, угрюмо сдвинув брови, стояла Кузьминична.

– Это что ж ты себе позволяешь? У меня весь потолок в разводах. Кто теперь мне ремонт делать будет?

Иркин голосок не слышно. Кузьминична, потеснив хозяйку, упорно продвигалась в ее квартиру.

– Что стряслось? – из-за спины Кузьминичны возникла фигура слесаря Петра.