Игорь Галеев - ДухСо пробы Ф за №55-12. Ледник

И он снова завёл речь об умирающем дне, о мечте вселенной, о поэзии русского языка и о женщине в нежно-алом. Давно он так не говорил и успевал удивляться лишь поворотам и переливам своей собственной речи.

Оксана не слушала; в этом кресле на нее снизошло сладкое успокоение; после сегодняшних истеричных поучений режиссера, после переговоров с водителем грузовика, после стольких дней каких-то неопределенных волнений и терзаний она почувствовала себя здесь словно дома, пришедшей туда, где ее всегда ждали и ждут, где она нужна и свободна. Полумрак усыплял, накладывал на ее лицо мягкие, беззащитно-детские тона.

«Милая моя девонька, – жалостливое подсознание Нихилову, пока он выпускал заряд красноречия, – знала бы ты, как я тебя понимаю! Приди ко мне на грудь, я исцелю твою душу бальзамом нежности своего трепетного сердца, твое тело воспарит над бренным, величие войдет в твою душу, ты познаешь вечность… Маленький Славик, ты должен признаться, что влюблён в это создание!.. Что за чепуха, ты бредишь… Но она скоро уйдет, а ты останешься один в этой дыре, будешь сосать хлебные корки, пялить глаза в телевизор и сгорать в тоске по ее присутствию. Ты же видишь, ты не можешь ошибаться – она будет твоей, тебе предназначен ее влажный поцелуй, они твои – ее волосы, и ты, наконец, поймешь, выпьешь, выгрызешь тайну ее глаз. Она будет голой! И тогда ты вырвешься из объятий Глеба Инакова. Это он ее напророчил! Он ее подослал!»

«Странный поворот! – шепнуло контролирующее сознание, – убрать Глеба, немедленно убрать! Причем здесь Глеб? Подослал! Что за чушь!»

И ковырнувшись в подсознании, Нихилов очистил его от шальных мыслей, ненужных фраз.

Вперед! Только вперед! Ясности и трезвости чувств! Ради высшего, ради святого, ради ближнего и гуманизма!

В это мгновение Оксана посмотрела на него. До нее дошли обрывки его речей.

– …Человек приходит и уходит, а сумерки вечны. Мы рождены для поэзии, мы Сыны и Дочери вдохновения Вселенной, и как трагично, что мы тратим жизнь на добывание пищи, истребляем себе подобных из-за ничтожного куска хлеба! Сумерки рыдают, входят в наши души, они умоляют нас любить, любить…

Разошелся Вячеслав Арнольдович, обычно предпочитал кивать, междометничать, чтобы ненароком не зарапортоваться. А тут – накопилось.

Он остановился, чтобы набрать в легкие спертого комнатного воздуха, но, увидев ее глаза, сник, потух, потерялся. Она спокойно улыбнулась:

– Интересно.

Он открыл рот, воздух вышел, а слов не было. Он понял, что выдохся. Какая-то сила выкачала из мозга оставшиеся мысли.

– А машина нас ждет. Взяли? – поднялся Трагик.

И двое понесли кресло. В дверях Оксана обернулась. Вячеслав Арнольдович усиленно растирал вспотевшую шею, его мучило удушье. Он проигрывал, он понимал, что проигрывает, но ничего не мог поделать с этой треклятой, неизвестно откуда свалившейся болезнью, которой и название-то не придумано.

– Я вам так признательна. В тот день вы поддержали меня. Спасибо вам.

– Э…к-ха…

– Вы не могли бы… Словом поедемте с нами, если, конечно, вам удобно. Я приглашаю вас в гости.

Вячеслав Арнольдович, хоть и желал этого, но всё равно был захвачен врасплох, а тут еще отчего-то самопроизвольно замороженное состояние включилось. Защитный инстинкт зачем-то сработал – пробки выбило.

Он погибал, терял шанс так бездарно. Мутным, слезливым взглядом смотрел на нее, бессильный произнести слово, наконец вышел из положения, напрягся, закивал мелко и часто, бросился за пиджаком.

– Мы подождем вас внизу, – сказала она и вышла.

К нему тотчас же вернулись атрибуты здравого смысла: анализ и расчет. Схлынула тяжесть. Легкость обрёл. Удивляться времени уже не оставалось. В две минуты оделся, оглядел себя в зеркале, ринулся вниз по лестнице.

Комик и Трагик негодовали. В душе, конечно. Их настроение его позабавило.

«Завидно работягам. Еще бы – им такое и не снилось!»

Доехали на удивление быстро. Когда кресло сгружали и несли в квартиру, Вячеслав Арнольдович осмелился давать различные указания, проявлял заботу об обшивке, о крашеных стенах в подъезде. А один раз даже возмутился: «Ну что вы в самом деле! Аккуратнее попрошу!» От его голоса у Трагика сводило челюсти и появлялась дрожь в ногах. Комик не выказывал особых признаков раздражения, нёс себе кресло и всё.

«Вот она – звезда пленительного счастья! Чистое, чистое – вспоможение! Воспряну! Вдвоём, вдвоём! Наговоримся! Милая старушка, ты соединила две судьбы, дай Бог тебе здоровья на новом месте! Не будь этого затёртого кресла, не видать мне ее, как своих… Стоп! Я даже не знаю, как ее зовут. Вот это номер! И кто она, и с кем живет…»

Сонм обидных подозрений оглушил его, подавленный и скромный вошел он вслед за всеми в квартиру, остался топтаться на пороге, подслушивал, как она распоряжалась:

– Мальчики, аккуратнее его. Сюда, к стеночке. Так пойдет. А тот столик придётся выбросить. Давай, Толя, выстави его пока на площадку. Раздевайся, Коля, сейчас я чай поставлю.

Толя, проходя по коридору, больно таранул Нихилова в бок, грохнул стол о бетон, вернулся в квартиру, плотно закрыл за собой комнатные двери.

«Вот тебе и работяги!»

Нихилов не сумел даже пошутить по поводу этой нелепой ситуации. Он поторчал минут десять, слыша только своё учащенное дыхание, закрыл дверь, подождал чего-то и медленно побрёл по ступенькам вниз, втайне надеясь, что его еще окликнут.

Спускался, чистосердечно удивлялся самому себе, подозревая, что с ним была разыграна жестокая и обидная шутка.

«Хотя, – почти верно предполагал он, – не могла же она добровольно и зло забыть, что сама лично позвала меня к себе?»

Теперь ему мечталось побыстрее освободиться от этой истории, уйти во что угодно и, может быть, с кем угодно. Он боялся самого себя в этом состоянии, потому что всегда брезговал влипнуть с размаху в какой-нибудь медицинский анекдот.

«Работа и еще раз работа – вот что меня спасёт!» – ускорил он шаг, приводя в должный порядок все закоулки несколько ошарашенного и сбитого с толку сознания.

Ой как бежит! Никогда так не бегал. Легкие засыхают. Сердце по телу пламенем растеклось. Боль и глаз в затылке. И видит этот глаз – погоня!

Кто – кого! Кто – кого!

Не успеют!

Успеют, и тогда!..

Не успеют. Дворами, дворами уходить!

Наперерез! Пока они объезжать будут!

Пока они объезжать будут. Пробежать знакомыми дворами, родными, заскочить в дом. Ключ в дверь – хоп! и запереться. В комнату. В комнате в третьем ящике справа! Сверху третий ящик. Снизу – второй.

Сжечь! Сжечь!