Эллина Наумова - Будьте здоровы, богаты и прокляты. Полина и Измайлов

Это Наталья бестолково лезет в драку. Впрочем, и она не дурочка. Провожая Карпова в ту злополучную поездку, жена прямо извелась:

– Пристройте молодого человека в какое-нибудь общежитие для аспирантов. Не по чину ему еще жить с профессором и доцентом под одной крышей, разбалуется, если не обнаглеет.

– Меня в студенчестве профессор бутербродами подкармливал и на домашние обеды приглашал, – с пафосом довел до сведения циничной Натальи Карпов.

– Это в библейские времена трогательного единения физиков и лириков? – уточнила она.

– Да, я старше тебя на двадцать лет, – сердито сказал Карпов и поспешил убраться из дома.

Потому что в дальнейшем споре Наталья приобретала все преимущества зрячего перед слепым, ходячего перед лежачим, умного перед глупым. В глубине души Карпов считал, что слепой не видит грязи, лежачий не месит ее беспокойными ногами, а глупому не ведома боязнь испачкаться. Но стать таким незапятнанным счастливцем он, естественно, не хотел. Чем обрекал Наталью на легкую победу и единственный трофей – себя самого.

Ибо давно миновали времена, когда дружеская забота любимца и выдвиженца дяди Коли профессора Горячева скрашивала бездомную юность Карпова. Заняв место Парамонова, Петр Алексеевич Горячев недолго следовал его примеру самозабвенной возни с учениками. В науке и карьере у него хватало собственных амбиций. Дядя Коля лишь изредка напоминал обладателям ранних залысин о своих интересах. Когда юный Горячев со товарищи впадали в транс экспериментаторства и теоретезирования, претендуя на каждую минуту жизни Николая Ивановича, тот добродушно, но решительно посылал:

– Ступайте, поиграйте сами своими великими идеями. Меня жена бросит, посиди я еще ночь над вашими расчетами.

Результатом такого отлучения становился новый учебник, монография или статья Парамонова. После чего дядя Коля вновь с удовольствием поступал в распоряжение своих одержимых последователей. И за все годы старик не украл ни единой их мысли, напротив, щедро, как пару в бане, поддавал своих.

Но ситуация повторялась. Карпов и Янов во многом благодаря Парамонову, а не Горячеву были готовы защищать докторские лет в тридцать с небольшим. Счастливый дядя Коля хвастался ректору: «Мой Петенька Горячев блестящих мальчиков вырастил». На грубоватое предупреждение о нехватке должностей для скороспелых докторов наук дядя Коля оптимистично отвечал: «Дождутся». А план подготовки научных кадров легкомысленно советовал утопить в сортире. Карпов помнил то ветреное солнечное утро, когда Николай Иванович вышел из своего бывшего, с радостью отданного Горячеву кабинета растерянным и жалким. Хотел похлопать их с Яновым, куривших в коридоре, по плечам, но вдруг отдернул чистую сухую руку и стыдливой скороговоркой пробормотал:

– Кафедра ныне стала отделом универмага. Учителя предают учеников. Я ничем не смогу вам помочь, ребята.

Они так и не узнали, что произошло между старым учителем Парамоновым и матерым учеником Горячевым за тяжелей дверью. Но более дядя Коля в дела Горячева не вмешивался и молчаливо взирал с указанного ему шестка на творящееся вокруг. А творила обыденность, показанная чуть позже Карпову в фильмах, описанная в книгах и толстых журналах. Иногда он сам себе казался персонажем художественного произведения. Докторские им с Яновым пришлось на десятилетие спрятать в укромные уголки тесных кооперативных квартир. Они страдальчески кривились, когда в статьях коллеги сетовали на отсутствие научных данных, которые были, не только давно получены, но и систематизированы, проанализированы, словом, годны к применению. Они тащили за скользкие уши посредственных блатных аспирантов, отпускали студентов с занятий ремонтировать квартиру или дачу Петра Алексеевича Горячева и не обсуждали совпадений сроков ремонтов оных и факультетского здания.

Горожанин Янов относился к хозяйственной деятельности учителя терпимее, чем деревенщина Карпов. Владимир Сергеевич вообще вырос в бане. Умер отец, сгорел дом, и мать с пятью детишками осталась в надворной постройке. Она доверчиво отдала Богу душу одна на почерневшем полке, отправив дочерей и сына учиться, отъедаться, наряжаться на стипендии и блаженствовать на продавленных общежитских койках. Карпов не рассказывал об этом людям. Попробовал однажды по неопытности другу Янову, тот не поверил: «Не нагнетай. После гражданской или Великой Отечественной еще, куда ни шло, но в твое время»… И все же они уважали и любили Горячева за талант и патриотическое отстаивание интересов кафедры на любом уровне – в ректорате, в министерстве, райкоме, горкоме каком-нибудь. И постепенно привыкали к тому, что от всего выбитого Петр Алексеевич урывал себе. Но Карпов чуть горше, чем Янов, чувствовал, что интересы у кафедры есть, а вот чести почти нет. Они оба, как переженившиеся сыновья, никак не могли свыкнуться с тем, что университет – родительский, а не собственный дом. Их разочарования скрашивала хорошая зарплата и принадлежность к престижному ученому сословию. Горячев не был скуп на похвалы, доверял читать лекции и принимать экзамены. Но уже их любимцы вяли в бедной землице давно защищенных кандидатских диссертаций и подсчитывали количество чужих докторских, в которых использовался их труд. И уже приходилось много и часто пить с ними, чтобы, не стесняясь сентиментальности, поведать о той кафедре, которой эти старшие преподаватели и завлабы не знали. Впрочем, мечтать о докторских Горячев отучал молодежь сразу. Дескать, Карпова с Яновым защитить бы и пристроить в университете, а остальным до пенсии и рыпаться нечего. И ребята приспосабливались к бесперспективности, кто во что горазд.

Профессор Горячев умер неожиданно от перитонита. На веселом огоньке его должности закипели пряные страсти, забурлили честолюбия докторов всех технических наук, преподаваемых в университете. Карпов с Яновым мрачно заглядывали в котел чужих желаний и делали вид, что не имеют собственных. Но тут дядя Коля показал себя классным шеф-поваром. Однажды, после какого-то утомительного собрания, на котором ученые мужи обливали друг друга помоями, он пригласил доцентов к себе домой и властно сказал:

– Делите, мальчики, владения. Наши все суетятся, а я, грешник, через Москву, минуя ректора, оставил кафедру за своим специалистом. Сам удивился, когда мне там сказали, что вы – моя школа, и любой мой выбор приемлем.

Они хором отказались в пользу Николая Ивановича, и старику долго пришлось строгать острыми словами их скромность и скрытность. В итоге мирно и просто договорились, что кафедру возглавит Янов, после чего создаст Карпову райские условия для исследований, не перегружая преподаванием и купив новое оборудование. Они тогда собирались воссоздать кафедру и не утерять больше смысла этого слова в переводе с древнегреческого. Втроем с Николаем Ивановичем они молниеносно реанимировали толковую, не потерявшую научной ценности докторскую диссертацию Янова. Карпову Парамонов сказал: «Ты сам справишься. Только не тяни». И взял на себя все организационные хлопоты. Бесился ректор, интриговали маститые ученые, его объявляли выжившим из ума и жаловались в партийные органы. Но Николай Иванович Парамонов победил. Чтобы проиграть в последний раз. Гене Свеченкову.