Эллина Наумова - Будьте здоровы, богаты и прокляты. Полина и Измайлов

И свидетельствовать против Федора, возможно, единственной свидетельствовать. Но, коль режиссер мертв, значит, не он спустил курок.

На этом эйфория иссякла. Меня бесцеремонно втолкнули в стоящий у обочины автомобиль с мигалкой. А мои возмущенные возгласы перекрыли отборным матом, из которого следовало, что я подозреваюсь в убийстве Данилы Арова. Во всяком случае, соучастие мое в нем сомнений не вызывало. На резонный вопрос, что же я до сих пор кручусь на месте преступления, мне ответили такими матюгами, которых я не понимала. Я мигом превратилась в реалистку. Говорила, что они ошибаются, что я рвусь сотрудничать с полицией, предлагала связаться с полковником Измайловым.

– Мелко плаваешь, – заржали ребята, – мы звоним только генералу Комиссарову и исключительно по домашнему телефону.

– Генерал Комиссаров— непосредственный начальник полковника Измайлова, – попыталась смягчить их осведомленностью я.

Только навредила себе, заслужив характеристики ушлой бабенки и рецидивистки.

Полковник Виктор Николаевич Измайлов не сумел с поговорочных трех раз угадать, где я. Сначала он разыскал топтавшихся у подъезда и квартиры Данилы полицейских и выяснил, что описанная им девица благополучно пришла и ушла. Потом он потревожил больницы. Затем морги. Вик полагал, что я всегда разойдусь миром с коллегами, произнеся пароль его имени. После всех моих тогдашних злоключений полковник мрачно изрек:

– Жениться на тебе, что ли? Ведь не верят без штампа, что, пребывая в здравом уме и твердой памяти, я мог с тобой связаться.

Пока он тревожился, я пребывала в стандартной камере райотдела. Любо-дорого слышать, как в западных фильмах задержанным твердят о праве хранить молчание. Мне, напротив, внушали, что я, падаль, не имею никаких прав. До сих пор сама не верю, что вытерпела и не проронила ни звука. Наказать мою строптивость сразу было просто некому. Всех бросили «по горячему следу». Повезло. Я сидела на этих, как их, нарах, и вяло думала: «К утру Вик меня найдет. Пусть даже утром. Усталой походкой проследует в кабинет здешнего хозяина и минут через десять вызволит. Ретивым молодцам пистон вставят. Я поплачусь полковнику, он меня пожалеет. Скажет: „Бедняжка, Поленька, представляю, каково тебе было увидеть труп Федора. Но ты, детка, умница, вела себя достойно. А уж за двухчасовое молчание тебе вообще положен прижизненный памятник напротив стола начальника этого отделения“. А если бы Измайлов мне не встретился? Не влюбился? Завтра по телеку сообщили бы о задержании подозреваемой, фамилия которой в интересах следствия не разглашается? Меня бы тем временем выворачивали наизнанку. Данила Аров и Федор Пансков мертвы, некому поручиться за то, что я не лгу»…

Измайлов – профессионал, поиски его увенчались успехом довольно скоро. Но то, что он сказал мне вместо «бедняжка, Поленька» бумага не выдержит.

5.

Я проснулась от запаха кофе. Подумала: «Как в рекламе». И чертыхнулась вслух: сто раз давала себе обещание помнить, что это в рекламе, как в жизни, а не наоборот.

– Сказочное пробуждение, – заметил Измайлов, внося в спальню поднос.

– Я ругнула рекламу, Вик.

– Вчерашнее приключение отразилось на психике? – забеспокоился полковник, притворяющийся то стриптизером, то официантом. – Занятно. Ты же сама рекламщица со стажем.

– Я идиотка со стажем.

– Не смею перечить.

Обычно после моих выкрутасов и его выволочек мы цапаемся минут по сорок. Но тут я ошалела от изумления. Измайлов не был в управлении, а носил мне кофе в постель? Решился обслужить, зная о моем неприятии подобного непотребства? Нет, правда, взрослая женщина, руки – ноги на местах…

– Тебя уволили за то, что ты меня из ментовки вытащил? – прямо спросила я, чтобы определить, много ли яду он положил в кофе.

– Меня с семи утра только немой начальник не призвал рыть носом землю, – улыбнулся Вик.

С семи? Выносливый мужик, уважаю.

– А я хитрый, никому не сказал, что важный свидетель по делу об убийстве Арова почивает на моей перине. Итак, детка, сейчас я на службе, так сказать при исполнении. Поэтому не теряем ни секунды на твои гимнастики, умывания, одевания и прочее. Воспользуюсь своим положением…

– Не служебным, личным, – прошипела я, почему-то особенно раздосадованная тем, что он препятствует умыванию.

– Поля, – посуровел полковник, – что ты только на моей памяти не вытворяла, в какую грязь не вляпывалась. Но впервые я тебя допрашиваю. До – пра – ши – ваю.

– Надо полагать, больше некого.

– Отчего же? Федор Пансков на очереди. Все считают его первым номером, один я вторым.

Нервного припадка удалось избежать благодаря профилактическим мерам, принятым Виком. Он набрал в рот воды из предусмотрительно водруженного на поднос стакана и обильно сбрызнул меня еще до того, как я успела пискнуть.

– Милый, ляг, пожалуйста, рядом, – захныкала я, после того как он же меня и вытер полотенцем.

– Полина!

– Да не для секса, а для неофициальности.

– В таком положении я прежде не работал, – буркнул полковник и подчинился.

Я рассказала ему все. Даже про пантомиму «Режиссер ползучий». Ехидных комментариев не последовало, и это было дурным предзнаменованием.

– Поднимайся, детка. Придется транспортировать тебя на очную ставку с Пансковым. Не дрожи, организуем, только если возникнет необходимость. Но будешь под рукой.

– Зачем я вам? Я, кроме крови на стекле, ничего не видела.

– Его обнаружили в машине, на которой к Арову, похоже, прибыл киллер. А кровь его собственная – носом разбитым поелозил.

Очной ставки не понадобилось. Пансков не пытался скрывать визит ко мне и довольно точно передал смысл наших препирательств. Поведал, что адрес Данилы выпросил у его бывшей жены Нади, наврав ей, будто актер на грани самоубийства из-за слабеющей популярности и отсутствия ролей. Надя не из тех, кто живет прежними мужьями, успехами Данилы интересовалась слегка и изредка, поэтому поверила и, как могла, помогла – подогнала режиссера Панскова. Послали к соломенной вдове, та подтвердила. У Измайлова становилось все больше поводов верить Федору. И все меньше шансов раскрыть явную «заказуху».

Еще бы. По словам Панскова, он в запале поймал такси и около четырех принялся ломиться в дверь Арова. Ему не открыли. Федора вдруг осенило: змея Полина настроила актера против него по телефону. И Данила либо затаился, либо удрал. Мне потом рассказывали, что, когда Федор заявил о своей готовности и способности в тот момент убить меня, полковник тонко понимающе улыбнулся. Кляня меня, на чем свет стоит, незадачливый режиссер начал спускаться. В его ближайших планах значилось посещение рюмочной и разборка с предательницей. На площадке третьего этажа курили двое парней. Они предавались этому занятию, и когда он поднимался, но тогда возбужденный Федор взглянул на них мельком. Теперь же стрельнул сигарету и ударился в пьяные откровения о мерзавцах вообще и о нас с Данилой в частности. Они безучастно его выслушали. Пансков и их причислил к черствым мерзавцам, причем вслух. Они не потеряли олимпийского спокойствия и тихо молвили ему: «Прощай, убогий». На улице же к раздраженному донельзя Панскову приблизился симпатичный мужик, настроенный своей человеческой природой на душевный лад. Позвал залить горюшко от столкновения с людским скотством, тормознул красный Москвич. Оба еще поржали над неведомо как сохранившейся рухлядью… Очнулся Федор в больничной палате под охраной хмурого дяди с автоматом.