Мария Фомальгаут - Конь-драконь

У людей праздник.

А у Цаха нет.

Цаха думает, что делать, как людей предупредить, не закричишь же во все горло – ау-у-у-у, лю-у-у-уди-и-ии, не ходите на солнце – не услышат, на смех поднимут, а то и вовсе на костре сожгут…

А вот что…

Цаха знает…

…люди в изумлении оглядывают неведомый мир, непривычные тела, да какие тела, это не тела, это не пойми, что, волны, волны, волны.

Празднуют весну…

…а, ну да.

Люди же весну празднуют.

И правда, какая разница, какие там тела, чего там тела, праздник же, весна же, зима уходит, солнышко возвращается, вот оно уже собралось в крохотную точку, скоро вспыхнет. Кто-то в неведомых лабораториях уже сварганил давно забытые всеми молекулы с давно забытыми названиями, азот, углерод, водород, аденин, гуамин, цитозин, тимин, белки, кислоты какие-то – получилось что-то причудливое, переплетенное, кто-то говорит:

Колосья.

Обряд такой.

Обычай на праздник весны.

Все спешат на колосья посмотреть.

И Цаха спешит.

Посмтреть.

Сталкивается с кем-то, отчаянно пытается понять, это в каком мире столкнулась, в одном, в другм, в третьем, не-е-ет, это вообще какой-то мир незнакомый…

А.

Ну да.

Цаха делает шаг в сторону:

П-простите.

И этот, с которым Цаха столкнулась, тоже делает шаг в сторону:

П-простите.

Этот.

Его Ёхьё зовут.

Смотрят друг на дрцга в суете праздничного карнавала, тут что-то сказать надо, знать бы еще, что. Мимо мелькают миры, миры, миры, что-то происходит, понять бы еще, где, что-то несется с грохотом…

…погибли двое, по предварительным данным находились на проезжей части…

– Что с тобой?

Ты помнишь, как сказал это:

– Что с тобой?

Как я вошла, ты увидел меня, еще не сразу понял, что случилось, еще думал, шутка какая-нибудь, розыгрыш, а потом —

– Что с тобой?

И тебя можно понять, зрелище было не для слабонервных, и это еще мягко сказано – не для слабонервных. Наполовину – миловидное девичье лицо, чуть подернутое туманом, наполовину – истлевшие кости, паутина дрожит на ветру.

– Что… что с тобой?

Понимаю, что уже не успею придумать какую-нибудь ложь, говорю, как есть:

– Я умерла.

– Ты…

– …умерла. Наполовину.

Кажется, тогда ты даже не спросил, как это – наполовину. Или тебе уже все было понятно.

А я тебя давно знаю.

Еще с тех времен… с каких? Да когда тебе еще лет десять было, а то и меньше. Я видела тебя в щелку между шторами. И ты тоже меня увидел, хотя нет, еще не увидел, просто остановился, посмотрел в темноту, ткнул пальцем:

– А тама чи-во?

– Ничего, ничего, пойдем спать.

Это говорила твоя мама, или няня, или тетя, сейчас уже не помню, кто, а может, и не знаю. Я смотрела на тебя из темноты, я тебя видела, а ты меня нет.

Я не могла показаться тебе. Даже когда ты убежал от взрослых и сам пошел изучать бесконечные коридоры огромного замка – я не могла тебе показаться. Даже когда ты заблудился в анфиладах и переходах – я не могла выйти к тебе, только слышала твой плач в сумерках.

– Кто ты?

Это было потом. Уже совсем потом, тебе было лет семнадцать, ты получил диплом чего-то там за что-то там, а потом был сияющий зал, свечи, шампанское, все тебя поздравляли, полный дом гостей – вот тогда-то ты и заметил меня. Не знаю, что ты увидел, может, тень на стене, или взмах моего платья, или изгиб руки.

– Кто ты?

Это уже потом, когда ты встал из-за стола, поспешил к выходу, извиняясь перед гостями, пошел прочь от залитых светом комнат в темноту заброшенных залов, и —

– Кто ты?

Я тебе не ответила, я не могла ответить.

– Не бойся… пожалуйста… не бойся!

Я не боялась тебя, мне нечего было бояться.

– Отец… расскажите мне о той… в комнатах…

– О какой, о той?

– Она живет в темных комнатах.

Валентайн, тебе уже двадцать лет, ты веришь в какие-то сказки…

– Но я видел…

– …тебе показалось.

Я могла войти к тебе в комнату в любой момент. Например, ночью, когда все спят – войти, чтобы ты увидел меня. Я не делала этого. Знаешь, почему?

Я знала, что меня ждет.

И еще.

Ты был не готов к этому. Я не знала, будешь ли ты вообще готов когда-нибудь, или ты так и проживешь свою жизнь, получишь ученую степень по чему-то там, женишься, вырастишь детей, и никогда не узнаешь, что я…

Так уже было. В предыдущий раз. И в предпредыдущий. И в предпредпредыдущий. Много их было в старинном замке, – которые смотрели в темноту заброшенных комнат и спрашивали:

– А что там?

И им отвечали:

– Там ничего нет.

Они не верили – до какого-то возраста, как правило, лет до семнадцати, а потом кивали:

Ничего нет.

И я оставалась жить.

Ты пришел ко мне неделю назад – помнишь? Сразу после смерти отца, сразу после похорон, как только огласили завещание, что старинный замок переходит в твою власть – как будто ты ждал этого. Ты не стал подниматься в большие залы и не стал оглядывать библиотеки и сокровищницы – ты сразу же направился в темные комнаты, куда никогда не проникал луч солнца.

– Кто вы?

Вот так ты спросил меня:

– Кто вы?

А потом:

– Не бойтесь… пожалуйста… не бойтесь…

Я показала тебе пульт. Помнишь? Еще ждала, что ты спросишь меня, что это такое.

Ты не спросил. Ты понял сразу же. И когда я показала тебе записи, ты не стал спрашивать, что это за шкатулки. Ты задраил люки в тот же день, ты вошел в самую высокую башню и сел в кресло, которое пустовало уже несколько веков.

Я думала, что напишут наутро местные газеты в маленьком городке. Может, они скажут правду, приведут рассказы жителей, которые видели, как огромный замок с ревом и грохотом поднялся в небо. А может, придумают что-нибудь, что старый дом сгорел, или что его вообще никогда не было, а Валентайн, выдающий себя за наследника богатого рода, был самозванцем…

Я уже не узнаю, что напишут газеты.

Никогда.

– Что… что с тобой?

А это уже потом.

– Что с тобой?

Ты смотрел на меня, ты не мог понять, что происходит, почему мое миловидное лицо наполовину истлело, и на глазнице черепа дрожит паутинка.

– Я умерла. Наполовину.

– Но… почему? А, ну да… конечно…

Я спохватилась:

– Постой-постой, ты еще не все узнал! Ты же…

Ты выставил руки вперед:

– Нет, нет… ни слова больше…

– Ни слова? Ты что? Ты даже не знаешь, куда и откуда…

– …ни слова! – ты зажал уши руками и сорвался на крик, – ни слова больше! Я не хочу ничего знать!

Ты даже не знаешь, что происходит, какие опасности…

Ты отвернулся, ты убежал в бесконечные лабиринты дома, выкрикивая что-то – нет, нет, не хочу, чтобы ты умирала…

Кажется, в тот раз ты впервые назвал меня по имени.

Меня.

По имени.

Тайна.

А вы мне скажите, вы зачем вернулись?