Екатерина Лесина - Улыбка золотого бога

– Он ошибся, – сказала Топа. – У меня иногда кровь идет из носу. И голова тоже кружится. С детства.

– Врешь.

– Я на Мишу заявлять не буду!

– Ты его настолько любишь, что готова и дальше терпеть?

Топины губки дернулись, но она ничего не сказала. Не понравилось мне это молчание.

– В конечном итоге необязательно доводить дело до суда, иногда достаточно просто припугнуть…

– Хотите, я вам про Нелли расскажу? – Она села и, подтянув подушку повыше, продолжила: – Я ведь соврала, что только тогда встречалась с ней. И Алла соврала, и Ника, и Ильве, но про нее точно не знаю. Вам ведь это важно, а не то, что со мной будет, тут я сама… справлюсь.

Надо же, какие неожиданные открытия порой ждут.

– Рассказывай.

Топа облизала губы и начала:

– Мы с ней тогда в первый раз встретились, когда я испугалась. Тут я не лгала, все по правде, я несколько дней взаперти просидела со страху, а потом она домой пришла, звонила долго-долго. Я не открывала. Стояла у двери и глядела в «глазок», и думала, вызывать милицию или нет.

– А Игорь?

– Н-не знаю. Его не было дома, кажется, был в командировке? Или просто ушел? – Легкое прикосновение пальцев ко лбу, как будто она пыталась вспомнить что-то, и тут же виноватое: – Извините, голова болит. Но вы не уходите. Мне надо рассказать.

– Не ухожу.

Короткий резкий кивок и просьба.

– Вы ведь не тронете Мишу? Пожалуйста. А Нелли тогда через дверь крикнула, что не уйдет.

– А ты?

– А я милицией пригрозила.

– Она не испугалась?

Молчание, морщинки на лбу, прикушенная губа, дрожащие ресницы, редкие и длинные, как у Тяпы, и цветом схожи – не черные, а светло-коричневые, подпаленные.

– Она заплакала. И на коврик села. Она совсем не страшная оказалась, больная только. Знаете, я помню, как бабушка болела, у нее лицо такое вот костлявое стало, и кожа желтая, и волосы грязные, даже когда только из ванны, все равно грязные. А еще им в глаза смотреть нельзя.

– Почему?

– Заразиться можно, – на полном серьезе ответила Топа.

– Чем?

– Чем-нибудь. Они сглазят, и все. И Нелли тогда меня сглазила. Только, наверное, я не сначала, да? Я не умею хорошо рассказывать, я глупая.

– Не глупая, ты просто устала и голова болит. Давай ложись и сначала, с того момента, как ты ей дверь открыла.

– Открыла, – эхом повторила Топа, позволяя уложить себя, случайно прикоснувшись к щеке, я поразился тому, насколько она горячая. Может, стоит снова «Скорую» вызвать?

Топа поймала руку и попросила:

– Не уходите. Иначе не расскажу, а это важно. Нелли давно просила, чтобы я рассказала. Но я по порядку, по порядку, хорошо? Я открыла, она за руку схватила и сдавила больно, но сразу отпустила и извинилась. Она нервничала очень сильно, это потому, что болела.

– Чем болела?

– Н-не помню… н-не знаю… просто болела, она так сказала. И что ее зовут Нелли, и что она – жена моего Игоря, настоящая жена.

– То есть как настоящая? – вот это новость. Если все на самом деле так, если Топа не соврала и не перепутала, то история становится все интереснее и интереснее. Но с другой стороны, будь у Громова еще один брак, Ленчик отыскал бы запись.

– Они поженились тайно, еще до Аллы, а потом ее посадили, и папа Игоря сделал, чтобы записи о браке не было, вот. И про свадьбу ведь никто не знал, и поэтому Нелли как бы и не существует, все сделали вид, что ее нет, а у нее ребеночек от Игоря родился, только умер. Вот.

– Подожди, она тебе взяла и рассказала? Зачем?

– Она хотела, чтобы я ушла, оставила Игоря, тогда он про нее вспомнил бы, забрал к себе. Она сказала, что я – не такая, как Алла, как Ника, что я – добрая. И я бы ушла, но… но мне некуда было, понимаете?

Понимаю. Муж-обманщик и брат-садист. Хороший выбор, нечего сказать.

– А он со мной все равно развелся.

Ожидание перед запертой дверью. Сцена из кино. Осталось только слезу пустить и начать заламывать руки. Лизхен ноет, Ильве молчит – в жизни не поверю, что она так глупо подставилась с этой фиговиной. Хотя… если расчет и в самом деле был на то, что это – глупо? И что все знают – Ильве слишком умная, чтобы совершить глупость?

А Дуся спокойна, будто ничего и не случилось. Сидит, Лизхен за ручку держит, успокаивает, и про то, что Пта нашелся, – ни слова. А ведь должна бы спросить, как он к Ильве попал. Или она? Сама взяла, сама спрятала, поэтому и не удивляется теперь?

Нет, так и свихнуться можно, всех подозревая. И Лизхен хороша, она ведь обыск затеяла и сразу на комнату Ильве нацелилась. Знала, где искать? Тогда зачем истерика? Или тоже часть игры, чтобы был повод выйти из комнаты, спуститься вниз и, сославшись на головокружение, упасть? Это ведь так опасно – на лестнице падать. А потом у нее алиби – ее тоже убить пытались.

Сумасшествие, натуральное сумасшествие… осталось только Топу заподозрить. Хотя тоже хороша, что я о ней вообще знаю? А ничего. Живет с психом-братцем, который ее поколачивает, по виду – натуральный уголовник, этот к чему угодно склонить мог, сначала план придумал, потом подговорил реализовать.

Но при чем здесь Нелли? Или ни при чем? Для отвода глаз?

Господи, я сама себе противна! Если бы не деньги… мне просто нужны деньги, я заслужила их, я имею право. Я не отступлю.

– Ой, Яков, – пропела Лизхен, приподымаясь на локте, в комнату бы шла страдать, но там же неинтересно, там зрителей нет. А тут и подушки принесли, и пледом укрыли. – Как Танечка?

– Спит. Алла Сергеевна, – этот взгляд мне не понравился, как и выражение его лица. – Мне бы поговорить с вами…

– Давайте прогуляемся.

Разговора не избежать, даже догадываюсь, о чем пойдет речь, но уже и не страшно, и не стыдно. Из дому бы вырваться, из грязи этой липкой, из-под прицела взглядов.

– Там дождь, – глухо заметила Дуся.

– Ничего страшного, у меня зонт есть.

А дождь и вправду шел, мелкий, осенний и холодный, но при этом сохранивший крупицу летних ароматов, вроде цветочно-астрового и резко-мятного.

Хорошо.

– Давайте к озеру пройдемся, – предложила Алла. – Тут недалеко, до сумерек успеем туда и назад, если, конечно, не пугает.

– Нет. Меня скорее пугает происходящее.

В сапогах на шпильке, в длинном светлом пальто, с зонтом-тростью в руке, который она медлила открывать, Алла казалась элегантной и строгой. Еще одна притворщица. Хотелось бы знать, доберусь я когда-нибудь до истины в этой истории? И нужно ли вообще это делать?

– Так о чем вы хотели поговорить? – поинтересовалась Алла и, отступив чуть в сторону, раскрыла зонт. – Топа рассказала что-то, что касается меня?

– И вас в том числе. Мне нужна правда о Нелли.

– Правда о Нелли? О господи, только не говорите, что вы и вправду думаете, будто это она убила. Да Гарик был последним человеком, кому она бы могла навредить… она… она странная. – Алла ускорила шаг, каблуки громко цокали о камень, плащ шелестел, по зонту слабо шлепали капли воды. Дождь шел с обеда, и воздух вокруг посерел, набряк холодной осенней сыростью, в которой прорастали запахи – резкий и сильный Аллиных духов, дымно-подкопченный сожженной листвы и сытый, земляной. Тропа, изгибаясь дугой, тянулась к темной щетке парка, в глубине которого и пряталось озерцо. Вероятно, в другое время подобная прогулка могла бы доставить удовольствие, но сейчас – дождь, лужи, постепенно пропитывающиеся влагой ботинки не располагали к наслаждению ландшафтом. Алла упрямо шла вперед, а мне было необходимо поговорить с ней.