Валерий Тимофеев - Роман О Придурках

— Слепой ты… — попытался утихомирить его Фарит, — и чё увидишь?

— Чё надо, то увижу, — ответил Рахим.

Вооружился всем нужным струментом, фонарями и убёг торопко.

Фарит не помнит, сколь дён болел. То проваливался в глыбокий бессознательный сон, то выплывал, расслабленный до невозможности пошевелить ни одним членом, даже язык безвольно прилип к щеке. Барсучий жир ослабил его и вытянул через ту беспомощность всю холоднюю пещерную хворь.

Однажды он просто проснулся и легко встал на ноги.

Времени было к обеду.

Он вспомнил, как Рахим утресь уходил на поиски.

Посреди стола стояла старая консервная банка — ее завсегда как пепельницу использовали. Только сейчас она была вымыта и почищена до тусклого желтого блеска. А на дне ее тонким слоем посверкивали некоторые прозрачные стекляшечки…

Эту ночь в избушке Фарит ночевал один.

И следующую.

А потом заволновался, обсмотрелся повнимательнее, послушал радио, чтобы в днях определиться, и прознал, наконец, сколь все таки дён прошло, как он заболел и впал в беспамятство.

И все понял.

Рахим, почитай уж неделю как пропал. Знать, с концами. Либо насовсем заблудился, либо другая какая напасть приключилась. Собрался, было, искать пойти, но ни одного фонаря не нашел, ни веревки — все бедолага с собой навсегда унес.

Остался у огромного подземного царства один свидетель, один Хозяин и единоличный Царь.

И быть бы ему таковым навсегда, если б не сболтнул, — то ли хвастовства за ради, то ли от тоски по утерянному другу-товарищу. Али показал кому переливающиеся тысячами огней маленькие стёклушки.

Добрые люди донесли интересные вести куда надо. Любят у нас на удачливого суседа без злобности стукануть.

Приласкали Фарита ушлые люди, кому-то товарищи майоры, а кому-то гражданины начальники, закрыли в темной пустой комнате. Для острастки недельку подержали без света и людского общения, на вкусной воде и мягкой корочке прошлогоднешнего хлеба. А потом он радостно и благодарно все, что знал и не знал, скоропалительно им высказал.

И стало ему так легко, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И ноша царская больше на плечи не давит.

И жисть-то без секретной тайны светлее и пронзительней.

Упал он с радости на землю теплую, прижался щекой к травинке шелковой, и улетела душа его навстречу другу Рахиму.

* * *

Так и не узнал Фарит, что ему суждено было перевести историю России на новые рельсы…

Оперативная информация

ТРИ КИТА

(единственная часть в романе, стилизованная, или, правильнее, стерилизованная под серьезную.

потому как нельзя о таких важных господах говорить так, как мы себе позволяем говорить об аспирантах,

профессорах, шпионах и остальных — с иронией. тем более информация-то оперативная, почти документальная!)

На двери маленького кремлевского кабинета застенчиво сверкала скромная восьмикилограммовая золотая доска со скромной надписью: "Глава Администрации П-та". За скромным на пятьдесят скромных персон столом, перенесенным сюда из зала заседаний царя Александра I, сидели три скромно одетых господина. Я не стану вам описывать их подробно. Скажу только, что один господин, который Лысый, был похож на руководителя президентской администрации; второй господин видом не русский, наверное, Калмык, на зятя первого президента России; а третий господин дня два Небритый, на губернатора Чукотки, добровольно или принудительно променявшего солнечный Израиль на вечную мерзлоту Крайнего Севера.

Скромность господ подчеркивалась не только скромной одеждой.

На Лысом были часы, сравнимые по стоимости с новым "Мерседесом" Е-класса.

Заколка для галстука у Калмыка тянула на среднюю трехкомнатную квартиру в районе Ленинских гор.

Легкий перстенек на тонком пальчике Небритого стоил часов и заколки вместе взятых, а на сдачу можно было бы безбедно прожить пару годиков на его исторической родине всему вашему десятому классу вместе со шнурками-родителями и проголодавшимися по бесплатному отдыху учителями.

Стенографистка, призванная увековечить для потомков судьбоносное совещание, отпросилась в баню с начальником службы безопасности. Поэтому стенографический отчет о встрече для истории государства Российского в архивах Кремля не сохранился. Но сохранился на магнитоносителе у товарища майора. Не у Барбосятинова, про которого мы вам еще много чего расскажем, у другого. Там, где надо, майоров как собак нерезаных. На каждого из нас по своему, индивидуально прикрепленному и лично заинтересованному отыщется.

— Вы за президентскими рейтингами следите? — с порога, не дождавшись, когда гости рассядутся в мягких старинных креслах, задал вопрос, определяющий больную тему сегодняшнего разговора, Лысый.

— Тебе какие надо? Ты скажи, мы сделаем, — скривил губу никогда не улыбающийся перед теми, кого он считал ниже себя, Калмык.

Его выставляемая напоказ важность порождала много сплетен и анекдотов; была притчей во языцех не только в Администрации, в Думе, в Совете Федерации, но и в обществах геев и лесбиянов демократического толка, упорно возглавляемых прямыми потомками Чуков и Геков и стародворской столбовой коробочкой. Он знал почти все, что о нем говорили заглазно. Поговаривали, и небезосновательно, что многим слухам о себе он сам давал ход, через толпы состоящих при щедрой руке подхалимов и выдвиженцев, исповедуя принцип: чем больше и скандальней о тебе говорят, тем полезней для дела. По тем же слухам был так богат, как имеет право быть богат только султан, почивающий на собственных нефтяных разливах. Источником благосостояния была не природная сметливость и коммерческая опытность. Источником благосостояния был доступ к волосатке самой богатой дочери государства.

Небритый был полной противоположностью. С его молодого лица с огромными вывалившимися на щеки глазами не сходила слащавая улыбочка. Она не раз помогала ему на первом этапе накопления криминального капитала. Брал в пору галопирующей инфляции немереные кредиты, прокручивал их. Строил пирамиды величиной с вавилонские башни. Открывал инвестиционные фонды, собирал у доверчивого населения миллионы ваучеров, которые ловко пристроил с огромной пользой для себя, а фонды так же ловко похоронил, подарив взамен вкладчикам до конца их дней веру и надежду на то, что когда-то они хоть что-то да получат… "может быть… потом…" Он, по заискивающе улыбающемуся лицу было видно, чувствовал себя очень виноватым перед надутым им народом. Сейчас богат и положением высок, а улыбается по-прежнему. Каких только специалистов не нанимал, чтобы маску на роже сменить, степенности, да хотя бы серьезности прибавить. Не получилось. Ни один маг не смог раболепную улыбочку вытравить. Люди добрые подсказали, отпустил небольшую щетинку на лице, все не так холопство бросается в глаза. Он и большую бороду отпустить пытался, думал спрятаться за ней. Вышло вообще что-то козлиное. Плюнул, и думать перестал. Это ли главное? Главное — не высовываться: меньше шишек, больше орехов. Вот и на реплику Калмыка не раскрыл рта, но частым морганием слезящихся глаз полностью поддержал сказанное.