Игорь Христофоров - Страх

- Замок сложный?

- Вроде нет... Дверь, во всяком случае, не металлическая.

- Значит, не сейфовый...

Он резко встал, по-кошачьи ступая, прошел к необитой двери. На площадку выходило еще три квартиры. Из двери справа затаенно смотрел глазок, и бывший автоматчик, переквалифицировавшийся во взломщка, молча кивнул "милиционеру". Тот, все поняв, прошел к глазку, ногтем снял с нижних зубов обслюнявленный комок жвачки и наклеил его на стеклышко.

Напарник, нагнувшись к щели замка, внимательно изучил ее форму, поотгинал на ножичке одну отмычку за другой, медленно ввел выбранный щуп вовнутрь щели. Мягкие щелчки сделали его напрягшееся лицо благостным. Плечом он толкнул дверь от себя, заглянул в пустую квартиру и только теперь поверил "милиционеру". Значит, заказанный действительно уехал на рейсовом автобусе.

- Забери сумку, - приказал он ему. - В квартире руками ни

за что не браться.

Когда "милиционер" послушно выполнил первую часть его

команды, он сам решил выполнить вторую. Достал из кармана носовой платок, облапил им ручку двери и только после этого закрыл ее. Скользнул платком к черному рычажку замка и повернул его ровно на два оборота.

- А-а! - с грохотом упал справа, у двери ванной, "милиционер".

- Что?! - вскинулся автоматчик.

"Узи" лежал в отлетевшей к кухне сумке, а у него осталось одно-единственное оружие - кулаки. Впрочем, оружием могли стать ноги и зубы, но он до хруста стиснул именно кулаки и лихорадочно заметался взглядом с безобидного белого кафеля ванной на барахтающегося на полу "милиционера". А тот в падении зацепил куртку с вешалки и теперь никак не мог содрать ее с головы.

- Чего ты?! - все-таки не нагинаясь к нему, спросил автоматчик.

- А-ах! - сорвал тот куртку, комком швырнул ее на стену и вскочил на ноги.

- Чего?!

- Кот на меня прыгнул!.. Вот чего!

- Так что, орать надо было? - прошипел автоматчик. - Не хватало еще, чтоб из квартиры снизу наш шум засекли...

- Там никто не живет, - огрызнулся "милиционер". - Забыл инструктаж, что ли?

- Заткнись, - тоном командира приказал он.

"Милиционер" попытался посмотреть в его глаза, но сквозь

жесткие щели не продрался. "Автоматчик" в прежней жизни был капитаном. А он - всего лишь старшим лейтенантом. Но если брать по большому счету, то совсем недавно у обоих было одно и то же звание - безработный. И только после долгого и нудного отбора в мурманское охранное агентство они снова стали людьми. Во всяком случае, полученный задаток и две первые месячные зарплаты ни за что заставили ощутить себя людьми. Абсолютно равными друг другу людьми. Но все равно один когда-то был капитаном, второй - старшим лейтенантом. А это не забывается никогда...

- О-о, смотри, - показал "милиционер" на шипящий комок в углу ванной комнаты. - Как дьяволенок... На меня прыгнул, чуть в лицо когтями не попал.

Капитан заметил на груди его милицейской рубахи отодранный клочок ткани, но ничего не сказал.

- Пристрелить его, что ли? - повернулся к сумке

"милиционер".

- Мне твой кот надоел, - обернулся к залу капитан.

Выбрось его в форточку.

- А он дерется.

- Отойди!

Капитан властно оттолкнул "милиционера" в бок, шагнул к шипящему комку, с размаху впечатал пудовую черную кроссовку в его голову, подождал, пока кровь не зальет коту правый, кажется, намертво выбитый глаз, и только потом приказал:

- Выкинь в форточку! А то провоняемся тухлятиной!

Брезгливо отвернув голову, "милиционер" поднял бесчувственного Прошку, на вытянутых руках пронес на кухню и вытолкнул через приоткрытую форточку на улицу.

- Высоко... Разобьется насмерть, - посмотрел он на спичечные коробки машин внизу.

- Он уже сдох! - процедил сквозь крупные, хищные зубы капитан. Хватит сюсюкать! Осмотри квартиру. Надо точку для стрельбы выбрать...

_47

После разговора с Межинским, который продолжался не менее двух часов, Тулаев перестал ощущать себя героем. Ему, конечно, польстило, когда начальник на первых же минутах беседы похвалил его и прозрачно намекнул о возможной награде. А потом понесся такой поток информации, что он чуть не утонул в нем.

Только теперь Тулаев отчетливо понял, что не он один составляет личный состав отдела "Т". Люди, которых он никогда не видел в глаза, а может, никогда и не увидит, сумели добыть факты, без которых его схема на листке бумаги так и осталась бы схемой.

Теперь же из нее сделали яркую, объемную картину, и он, вглядываясь в изменившиеся, ставшие какими-то иными персонажи, с удивлением замечал, каким простым оказывалось то, что он считал сложным. И точка, которую он поставил выстрелом в Наждака, сразу превратилась в запятую.

Настроение к концу разговора резко испортилось. А когда Межинский сказал: "Билет купишь на завтрашний самолет", - Тулаев с жалостью подумал о Прошке. Куда девать кота на время командировки, он не мог представить. И от этой мысли настроение стало еще хуже. Межинский принял его похмурневшее лицо за проявление собранности и, пожимая на прощание руку, добавил:

- Форму одежды, документы и командировочные получишь у меня

завтра с утра. А сейчас...

- Разрешите штатное оружие сдать? - напомнил ему Тулаев.

- Ладно. Сдавай, - согласился он. - Но потом позвони мне.

Вечером в одно интересное место нужно съездить...

У него было очень загадочное лицо, но Тулаев этого не заметил.

Сдав "макаров" в "Вымпеле", он неожиданно вспомнил эту странную фразу начальника, посмотрел на часы и вначале с безразличием отметил, что до "вечера" Межинского еще не меньше трех часов.

Потом взгляд упал на стоящий в оружейном станке его родной снайперский "винторез", и три часа показались уже чуть приятнее, чем до этого. А когда он узнал, что его группа через полчаса выезжает на омздоновское стрельбище, то эти три часа представились уже одним бесконечным удовольствием.

Тулаев любил свой "винторез". И дело было не в отдаче при стрельбе, которая у "винтореза" оказалась гораздо слабее, чем у штатной для "Вымпела" снайперской винтовки Драгунова, знаменитой СВД, а в том, что Тулаев слишком накрепко привыкал ко всему, что какое-то время сопровождало его по жизни. Даже когда ушла жена, он, твердо зная, что она его не любит, все равно страдал, как по вещи, прикосновения к которой как бы отдали этой вещи часть его самого. Время отучало его от этих ощущений. Время размыло его тоску по ушедшей жене. Но оно же раз за разом давало ему новые встречи и новые вещи. Прошка стал роднее любого человека на земле, и он не мог представить, как они расстанутся. Как ни крути, а коты живут меньше людей. Межинский воспринимался начальником, который всю жизнь был только его, Тулаева, начальником, и он бы, наверное, ощутил ревность, если бы всего раз вживую увидел рядом с Межинским еще хотя бы одного его подчиненного. "Винторез" был самой родной вещью. Он столько месяцев, а может, и лет - если сплюсовать все часы тренировок и все сутки в "горячих точках" - провел с ним, как ни с кем на земле. Он наизусть знал деревянный рисунок его приклада, знал все вырезы на ободе резиновой прокладки приклада, им же сделанные, чтобы подогнать прокладку точно под свое плечо, знал его характер и норов. Только из него он мог послать три пули на одной задержке дыхания в медный пятак с двухсот метров. Из других винтовок, даже из хваленой СВД-У, как ни старался, это почему-то не получалось. Эти винтовки были холодны и безразличны к нему. Они чем-то напоминали его ушедшую жену. Его родной "винторез" казался теплым и живым.